О Фёдоре Достоевском
"...Но самым великим, самым моим любимым, моим богом является всё же Достоевский. Чем больше читаю его, тем больше низко кланяюсь земле нашей русской, которая родила такого писателя. Нет у меня слов и чувств, которыми можно было бы выразить моё отношение к Достоевскому. Благоговение!
У меня есть его десятитомник. Я иной раз гляну на полку с книгами, и мне заплакать хочется. Кто я такой? А обладаю таким сокровищем! Вот могу запросто подойти и дотронуться рукой, а это же святыня! И он дал мне такое счастье - прикоснуться к такой святыне! И чем хуже дела на земле, чем больше страдает человечество, тем чаще и чаще тянутся руки к "Карамазовым" - этой книге книг.
Да что я вам всё это говорю! Вы же русский человек, и в Достоевском вся наша боль, все наши муки, все наши слабости и наше величие, и потому он до боли близок всем нам, хотя и обещает неутешительное будущее, но в этом не его вина. А если он был объективен, каковыми мы уже не умеем быть, и страдал за всех разом, то надо только удивляться крепости его сердца. У всякого другого человека, так постигшего мир и людей, сердце этого не выдержало бы и разорвалось на клочки".
Из письма А.М. Борщаговскому.
О Михаиле Лермонтове
"Читаю очень хорошую книжку о Лермонтове - Ивановой. Читаю и ахаю, уж такая неподходящая земля - Россия для гениев, так она их терзает, а они нет-нет да и появляются на беду свою. Горькая книга, страшная судьба поэта".
Из письма А.Н. Макарову.
Об Александре Пушкине
"...Я читаю письма и послания Пушкина к своим лицейским друзьям и вижу, как он виновато чувствует себя перед ними за то, что Бог ему много дал, а им недодал, обделил. Гению такая вина была простительна, хотя и тягость, она, в конце концов, и увела его от людей подальше - слишком уж угнетающи, тяжелы были их злоба и любовь, и зависть, и непонимание, и отставание от него лет на двести, а то и навсегда.
Дар божий - это и награда, и казнь. Пушкин это понимал и умом, и сердцем, и он не от пули, так от гнёта жизни всё равно рано погиб бы".
Из письма З. Домино.
"...Потребовалось мне установить имена и отчества супругов Мироновых и полез я в "Капитанскую дочку", а как залез, оторваться уж не мог от Пушкина, читал, не сознавая, что происходит это во дни поминальные светлой памяти гения нашего. Ах, до чего же прекрасно читается "Капитанская дочка" и наброски, которые в этом же томе! Но читал я, восторгался и ловил себя на том, что иные наши читатели, особенно из советских учительш и другого грамотного люда, будут воспринимать уже это образцовое, единым (нигде ни разу не порвавшимся) звуком скреплённое повествование как пародию, как старомодное словотворчество, примитивное с точки зрения современного писателя и даже грубо натуралистичное. Ну как это можно написать на первой же странице: "матушка была ещё мною брюхата..." или совсем "неправильно": "мысль моя волновалась", а по мне так лучше и короче написать невозможно".
Из письма В.Я. Курбатову.
О Николае Гоголе
"...Два рассказа почти доделал, один мне и самому по душе - это попытка сделать подобие современных "старосветских помещиков", правда, в мужицком облике. Получилось и сурово, и трогательно, чего я и хотел. Рассказ большой - 62 страницы, и хоть в этом, в количестве страниц, я Николая Васильевича превзошёл, а в остальном-то никому и никогда его уже не превзойти. Он, как планета наша, видимо, неповторим в мироздании мысли, слова и природности, да и в изображении России и россиян. Даже
Фёдор Михайлович в этом деле ему не соперник".
Из письма В.Я. Курбатову.
"...Как всегда в больнице, перечитываю Гоголя. Боже, какой писатель! Какой фулюган! И какой горький патриот своей горькой Родины!
Конечно, со школы не перечитывал "Тараса Бульбу", а тут взял и перечитал. Жемчужина! Никому ничего подобного ещё не удавалось изречь на Руси. Уж как ни пытались изобразить советского Тараса, да кишка тонка.
...Снова я читал по слогам, будто сахарок за щекой держал, "Старосветских помещиков". Вот учебник для молодых писателей. Черпай, учись, смотри - там на всех и всего хватит. Да ведь они читают какие-то подмётные листочки и классику знают совсем плохо, да и текущую литературу знают мало, в основном жалуются на то, что их не печатают, и мечтают разбогатеть посредством пера".
Из письма А.Ф. Гремицкой.
О Сергее Есенине
"Сейчас вот, когда пишу эти строки, празднуется или отмечается столетие Сергея Есенина. На этот раз достойно судьбы и таланта поэта делается это, без треску, без охов и ахов, без надевания на голову поэта венца из жёлтых одуванчиков, она у него и без того "золотая". И что же жалеть его? Желать ему иной доли? "Лучшего" конца? По-моему, только молиться и радоваться, что нас посетил рождённый российской землёю истинно природный и богоданный гений, да и осветил его и нас, россиян, со всех сторон высветил, как месяц ясный.
Не знаю, да нет, знаю, что многим читающим людям он помог стать в жизни лучше и стихами, и мученической душой своей. Большой талант - это не только награда, но и мучение за несовершенную жизнь нашу, ниспосланную Богом, которого мы не слышим оттого, что не слушаем. Неведомые нам мучения мучили и уносили в ранние могилы не одного Есенина, но и божественного Рафаэля, муками таланта раздавленных Вольфгана Моцарта, Франца Шуберта, Лермонтова, Пушкина - у гигантов духа и муки гигантские, не нам, грешным, судить и поучать их за их жизнь, за их метания. Нам остаётся лишь благодарно кланяться их ранним могилам и славить Господа за счастье приобщения к творениям гениальных творцов.
..."Жизнь сладка и печальна",- совершенно точные, совершенно ясные слова Сомерсета Моэма. И во власти каждого человека увеличить свои радости и поубавить печали".
Из письма В.Я. Курбатову.
Об Александре Солженицыне
"...А тут юбилеи - Игарка, Енисейск, какие-то события, как то: приезд Солженицына ко мне, в Овсянку, приезд Ельцина в Красноярск.
...С Солженицыным проговорили около трёх часов "без свидетелей". Вот это была беседа полноправная, с полуслова понимали друг друга, разночтений не было - великий муж Александр Исаевич, великий! С ним общаться нелегко, ответственно, но интересно и, надеюсь, взаимообогащающе".
Из письма В.Я. Курбатову.
Об Александре Твардовском
"...Я уважаю его давно, и не потому, что он меня там приголубил, может ещё и забодают. Я и видел-то его один лишь раз, и говорил с ним минуты три, не более, а обогрел он меня, как русская печка, у которой тепло унутреннее, долгостойкое, и от него, как от доброго лекарства, проходят болезни костяные и насморки всякие.
...Много я услышал в тот вечер всяческих вещей, а особенно о Твардовском. Моё личное мнение, что это для наших времён великая и почти святая фигура, подтверждено было многими фактами. От этого и жить легче маленько. А та шушера, вроде
Бровмана, как мусор на реке воспринимается после того, что рассказали мне об Александре Трифоновиче. И хорошо, что есть он. И пусть живёт дольше. И если его даже уйдут из журнала, всё равно жить будет легче, пока он есть".
Из письма А.Н. Макарову.
О Василии Белове
"А вы читали ль в N 1 "Севера" повесть Васи Белова "Привычное дело"? Вот эта вещь меня потрясла, хотя и проста она, как земля. Очень советую прочесть, а то её непременно замолчат в критике и ничего о ней не узнают люди. "Север"-то читает совсем мало народу".
Из письма А.М. Борщаговскому.
О Викторе Лихоносове
"Читал я Виктора Лихоносова две книжки. Повесть "Тоска-кручина" просто ошеломила меня и боевитостью, и мастерством, совершенно удивительным для молодого писателя. Очень большой и серьёзный художник растёт, если его не заломят или сам он себя не изнахратит пьянством, беспутной жизнью и писательским атаманством. Не один уже талантливый парень скопытился на моих глазах..."
Из письма А.Н. Макарову.
О Михаиле Алексееве
"...Читали ли "Карюху" Алексеева? Если нет - советую. Я просто очарован этой вещью. Русская, истинно русская, благородная проза!"
Из письма А.Н. Макарову.
Об Александре Титове
"...Читал ли ты "Лето на водах" Титова? Это повесть о Лермонтове. Давно я с таким наслаждением ничего не читал. Правда там большая и в нас прорастающая всеми корнями. Я так всегда и предполагал, что трагедия Л. гораздо проще, оттого страшнее, чем говорили нам в школе. Это трагедия прежде всего русского человека и русского поэта, столь же гениального, сколь и бесшабашно-безалаберного. Такая жалость и тоска, и боль, и светлая печаль, и сожаление о себе самом и ещё об ком-то..."
Из письма В.Я. Курбатову.