Владимир I Святославич (? – 1015).

Князь киевский, сын Святослава Игоревича и ключницы Малуши. Расширял и укреплял владения Киевской Руси. Построил города Васильев, Белгород, Переяславль и др. Принял христианство византийском городе Херсонесе. Ввел православие в качестве государственной религии на Руси.

Книги

1. Алеева, Н. Герои русской истории / Н. Алеева ; худож. Л. Лившиц. – Москва : Белый город, 2000. - 48 с.: ил. - (История России).
Ф3; Ф4; Ф7; Ф8

2. Боровков, Д.А. Тайна гибели Бориса и Глеба / Д. Боровков. – Москва : Вече, 2011. - 287 с. - (Великие тайны истории).
ОЛ

3. Вернадский, Г.В. История России : Киевская Русь : пер. с англ. / Г. В. Вернадский. - Тверь : ЛЕАН ; Москва : Аграф, 1996. - 445 с. - Киевская Русь - вторая книга Истории России.
ОЛ

4. Вернадский, Г.В. История России : Киевская Русь : пер. с англ. / Г. В. Вернадский. - Тверь : ЛЕАН ; Москва : Аграф, 2000. - 445 с. - (История России). - Древняя Русь - первая книга «Истории России».
КХ

5. Воскобойников, В.М. Князь Владимир / В. М. Воскобойников ; худож. В. Алексеев. – Москва : Росмэн, 2004. - 46 с. : ил. - (Душа России. Отчизны верные сыны).
Ф4

6. Геллер, М.Я. История Российской империи : в 2 т. Т. 1 / М. Я. Геллер. – Москва : МИК, 2001. - 511 с.
КХ

7. Демин, В.Н. Заветными тропами славянских племен / В. Н. Демин. – Москва : Фаир-Пресс, 2002. - 598 с.: ил.
ОЛ; КХ

8. Исторический календарь : Десять веков российской истории (от князя Владимира до Николая II) / сост. В. В. Алексеев, В. А. Степанов. – Донецк : Сталкер, 1996. – 526 с.
ОЛ; КХ; Ф9; Ф11

9. Костомаров, Н.И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей / Н. И. Костомаров. – Москва : Мысль, 1993. - 432 с.
ОЛ; Ф3; Ф4

10. Костомаров, Н.И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей / Н. И. Костомаров. – Москва : ЭКСМО, 2003. - 1023 с.: ил.
ОИ

11. Костомаров, Н.И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей : т. 1 : вып. 1-3 / Н. И. Костомаров. - Калуга : Золотая аллея, 1995. - 589 с. : ил.
ОЛ; Ф3;

12. Крутогоров, Ю.А. Крещение Руси : Владимир Красное Солнышко / Ю. А. Крутогоров ; худож. С. Бойко. – Москва : Белый город, 2000. - 48 с.: ил. - (История России).
Ф4

13. Кубеев, М.Н. 100 великих людей, изменивших мир / М. Кубеев. – Москва : Вече, 2010. - 255 с. : ил. - (100 великих) (Иллюстрированная коллекция).
Ф4; Ф6

14. Озерский, В.В.  Правители России. От Рюрика до Путина : история в портретах / В. В. Озерский. - Ростов-на-Дону : Феникс, 2004. - 347 с. : ил.
ОЛ; Ф1; Ф2; Ф3; Ф4; Ф6; Ф7; Ф13

15. Пакалина, Е.Н. 111 знаменитых россиян / Е. Н. Пакалина, В. А. Вилков. - Ростов-на-Дону : Владис, 2010. - 543 с. : ил. - (Популярная энциклопедия).
ОЛ

16. Путилов, Б.Н. Древняя Русь в лицах : Боги, герои, люди / Б. Н. Путилов. – Санкт-Петербург : Азбука, 2000. - 367 с. : ил.
ОЛ; КХ; Ф2; Ф3; Ф4; Ф7; Ф8; Ф11; Ф16

17. Путилов, Б.Н. Древняя Русь в лицах : Боги, герои, люди / Б. Н. Путилов. – Санкт-Петербург : Азбука-классика, 2008. - 367 с. : ил.
ОЛ; Ф1; Ф6; Ф13

18. Рыжов, К.В. Сто великих россиян / К. В. Рыжов. – Москва : Вече, 2000. - 655 с. : ил. - (Сто великих).
ОЛ; Ф1; Ф2; Ф3; Ф4; Ф5; Ф6; Ф7; Ф8; Ф9: Ф10; Ф11; Ф12; Ф13; Ф14; Ф16

19. Рыжов, К.В. Сто великих россиян / К. В. Рыжов. – Москва : Вече, 2008. - 472 с. : ил. - (100 великих).
ОЛ; Ф4

20. Соловьев, В.М. Древние славяне I-X века : таинственные и увлекательные истории о славянском мире / В. М. Соловьев. – Москва : Центрполиграф, 2011. - 319 с. : ил. - (Книга для семейного чтения). - К 1150-летию Российской государственности.
ОЛ; Ф4; Ф10

21. Фортунатов, В.В. Российская история в лицах / В. В. Фортунатов. – Санкт-Петербург : Питер, 2009. - 571 с. : ил. - (Знаки истории).
ОЛ; КХ; Ф1; Ф2; Ф3; Ф4; Ф5; Ф6; Ф7; Ф9: Ф10; Ф11; Ф12; Ф13; Ф14; Ф16

22. Энциклопедия царей и императоров : Россия IX-XX вв. / [фот. В. В. Благов и др.]. – Москва : РООССА, [2008]. - 287 c. : ил.
ОИ

Статьи

23. Алексеев, С.  Владимир Святославович. Святой. Красное Солнышко / С. Алексеев, О. Плотникова // Родина. - 2015. - июль (N 7). - С. 10-15.

24. Белик, Ж. Святой Владимир / Ж. Белик // Юный художник. - 2007. - июль (N 7). - С. 3-6.

25. Бестужева-Лада, С. Святое Красное Солнышко / С. Бестужева-Лада // Смена. - 2012. - янв. (N 1). - С. 4-21.

26. Григорьев, Ю. Владимир Красное Солнышко, или перестройка N 1 / Ю. Григорьев // Наука и религия. - 2004. - сент. (N 9). - С. 18-22.

27. Новиков, В.И. Бог, цари и герои : (Мифы о правителях народа) : [мифологизация правителя как выражение народного мнения на примере личности князя Владимира, Петра I, Сталина] / В. И. Новиков // Общественные науки и современность. - 2007. - окт. (N 5). - С. 150-158.

28. Раушенбах, Б. Сквозь глубь веков : [создание в X в. государства Киевской Руси, роль князя Владимира в становлении государства, процесс распространения христианства] / Б. Раушенбах // Свободная мысль - 21 век. - 2004. - апр. (N 4). - С. 135-142. - Перепечатка из журнала «Коммунист», 1987, N 12.

На страницу проекта >>>

Полнотекст 

В.О. Ключевский. Курс русской истории

ЛЕКЦИЯ XXI

МОСКВА НАЧИНАЕТ  СОБИРАТЬ  УДЕЛЬНУЮ  РУСЬ.  ПЕРВЫЕ  ИЗВЕСТИЯ  О  ГОРОДЕ МОСКВЕ. ПЕРВОНАЧАЛЬНОЕ ПРОСТРАНСТВО МОСКОВСКОГО КРЕМЛЯ. ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ВЫГОДЫ ГЕОГРАФИЧЕСКОГО ПОЛОЖЕНИЯ  ГОРОДА  МОСКВЫ.  ГОРОД  МОСКВА  -  УЗЛОВОЙ  ПУНКТ РАЗНОСТОРОННИХ ПУТЕЙ. СЛЕДЫ РАННЕЙ НАСЕЛЕННОСТИ МОСКОВСКОГО КРАЯ.  МОСКВА  -
ЭТНОГРАФИЧЕСКИЙ  ЦЕНТР  ВЕЛИКОРОССИИ.  РЕКА  МОСКВА   -   ТРАНЗИТНЫЙ   ПУТЬ. ПОЛИТИЧЕСКИЕ СЛЕДСТВИЯ ГЕОГРАФИЧЕСКОГО ПОЛОЖЕНИЯ  ГОРОДА  МОСКВЫ.  МОСКВА  - МЛАДШИЙ УДЕЛ. ВЛИЯНИЕ ЭТОГО НА ВНЕШНИЕ ОТНОШЕНИЯ И  ВНУТРЕННЮЮ  ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ
МОСКОВСКИХ КНЯЗЕЙ ПОЛИТИЧЕСКИЕ И НАЦИОНАЛЬНЫЕ УСПЕХИ  МОСКОВСКИХ  КНЯЗЕЙ  ДО ПОЛОВИНЫ  XV  в.  I.  РАСШИРЕНИЕ  ТЕРРИТОРИИ  КНЯЖЕСТВА.  II.   ПРИОБРЕТЕНИЕ ВЕЛИКОКНЯЖЕСКОГО СТОЛА. III. СЛЕДСТВИЯ ЭТОГО УСПЕХА: ПРИОСТАНОВКА  ТАТАРСКИХ НАШЕСТВИЙ; МОСКОВСКИЙ СОЮЗ КНЯЗЕЙ. IV. ПЕРЕНЕСЕНИЕ МИТРОПОЛИЧЬЕЙ  КАФЕДРЫ  В МОСКВ ЗНАЧЕНИЕ ЭТОЙ ПЕРЕМЕНЫ ДЛЯ МОСКОВСКИХ КНЯЗЕЙ. ВЫВОДЫ.

МОСКВА СОБИРАЕТ УДЕЛЬНУЮ РУСЬ. Нам предстоит  изучить  второй  процесс, совершавшийся на Верхневолжской Руси в удельные века. Первый  процесс,  нами уже  рассмотренный,  дробил  эту  Русь  на  княжеские  вотчины  в  потомстве Всеволода III. Одной ветви этого потомства пришлось начать обратное  дело  - собирать  эти  дробившиеся  части  в  нечто  целое.  Москва  стала   центром образовавшегося этим путем государства.

ПЕРВЫЕ ИЗВЕСТИЯ О ГОРОДЕ МОСКВЕ. Летопись выводит Москву в числе  новых городков Ростовской земли, возникших в княжение Юрия Долгорукого. Любопытно, что городок  этот  впервые  является  в  летописном  рассказе  со  значением пограничного пункта между северным Суздальским и  южным  Чернигово-Северским краем. Сюда в 1147 г. Юрий Долгорукий пригласил на свидание своего  союзника князя новгород-северского Святослава Ольговича, послав сказать  ему:  "Приди ко мне, брате, в Москов". Это - первое известие о  Москве,  сохранившееся  в летописях. По-видимому, поселок был тогда сельской княжеской  усадьбой  или, точнее, станционным двором, где суздальский князь останавливался  при  своих поездках на киевский юг  и  обратно.  Двор  должен  был  иметь  значительное хозяйственное обзаведение. На  другой  день  по  приезде  Святослава  хозяин устроил гостю "обед силен" и хорошо угостил его свиту, для чего надобно было иметь под руками достаточно запасов и помещения, хотя  Святослав  приехал  в "мало дружине". В 1156 г., по летописи, князь Юрий Долгорукий  "заложи  град Москву" пониже  устья  Неглинной,  т.  е.  окружил  свой  москворецкий  двор деревянными стенами и превратил его в город.

ПЕРВОНАЧАЛЬНОЕ ПРОСТРАНСТВО  МОСКОВСКОГО  КРЕМЛЯ.  Это  был  московский Кремль в первоначальном своем очертании: он занимал, как это выяснено И.  Е. Забелиным  в  его  Истории  г.  Москвы,  западный  угол  кремлевской   горы, обрывавшийся крутым мысом к устью Неглинной у нынешних Боровицких  ворот,  в названии  которых  сохранилась  память  о  боре,   хвойном   лесе,   некогда покрывавшем кремлевскую гору. Пространство, опоясанное стенами князя Юрия  и имевшее вид треугольника, по соображениям  г,  Забелина,  едва  ли  занимало половину, скорее третью долю нынешнего Кремля.  Город  возник  на  перепутье между  днепровским  югом  и  верхневолжским  севером.  С  тем  же  значением пограничного городка  Суздальской  земли  является  Москва  и  в  дальнейших летописных известиях. Я рассказывал о  шумной  борьбе,  какая  поднялась  по смерти Андрея Боголюбского между его младшими  братьями  и  племянниками.  В 1174  г.  дяди,  восторжествовав  над  племянниками,  вызвали  из  Чернигова укрывавшихся там своих жен. Княгинь поехал провожать сын черниговского князя Олег; он довез теток до Москвы и оттуда воротился в "свою  волость"  Лопасню Лопасня - село в 70 верстах от Москвы к  югу  по  серпуховской  дороге:  так близко подходила  тогдашняя  черниговская  граница  к  суздальскому  городку Москве. Из рассказа той же летописи видно, что Москва носила и другое, более раннее название - Куцкова. Название это она получила от местного вотчинника, боярина и, по преданию, суздальского  тысяцкого  Степана  Куцка  или  Кучка, которому принадлежали окрестные села и деревни и память  о  котором,  замечу мимоходом, сохранялась после в названии  московского  урочища  Кучкова  поля (ныне улицы Сретенка и Лубянка). С временем возникновения и с географическим положением Москвы тесно связана и ее  дальнейшая  политическая  судьба.  Как городок новый и далекий от суздальских центров - Ростова и Владимира, Москва позднее других суздальских городов  могла  стать  стольным  городом  особого княжества и притом должна была достаться младшему  князю.  Действительно,  в продолжение большей части XIII в. в Москве не заметно постоянного  княжения: князья появлялись в Москве лишь на короткое время, и все  это  были  младшие сыновья своих отцов. Сначала сидел здесь некоторое  время  один  из  младших Всеволодовичей - Владимир; потом видим здесь другого  Владимира,  одного  из младших сыновей великого князя  Юрия  Всеволодовича,  -  это  тот  Владимир, который был захвачен татарами Батыя при взятии ими Москвы зимой 1237 -  1238 г. Позднее из сыновей Ярослава Всеволодовича  Москва  досталась  младшему  - Михаилу Хоробриту, по смерти которого в 1248 г. опять много лет не заметно в Москве особого князя. Наконец, уже в поколении правнуков Всеволода  III,  по смерти Александра Невского (1263 г.) в Москве является младший и  малолетний сын его Даниил.  С  тех  пор  Москва  становится  стольным  городом  особого княжества с  постоянным  князем:  Даниил  стал  родоначальником  московского княжеского дома. Таковы ранние известия о Москве.  По  ним  трудно  было  бы угадать  ее  дальнейшую  политическую  судьбу.  Ее   судьба   представлялась неожиданной и дальнейшим поколениям севернорусского общества.  Задавая  себе вопрос, каким образом Москва  так  быстро  поднялась  и  стала  политическим центром Северо-Восточной Руси,  древнерусское  общество  затруднялось  найти ответ:  быстрый  политический  подъем  Москвы  и  ему  казался  исторической загадкой. Это впечатление отразилось в одном из  многих  народных  сказаний, предметом которых служит первоначальная судьба этого города  и  его  князей. Одно из этих сказаний, записанное уже в XVII в., начинается приблизительно в таком тоне: "Кто думал-гадал, что Москве царством быти, и кто же  знал,  что Москве государством  слыти?  Стояли  на  Москве-реке  села  красные  боярина хорошего Кучка Степана Ивановича". Вы  чувствуете,  что  записанное  поздним книжником народное сказание еще  не  утратило  признаков  размеренной  речи, былинного  стиха.  Причина  загадочности  первых   успехов   города   Москвы заключается в том, что древние памятники нашей истории  отметили  далеко  не первые моменты его роста, а уже крупные внешние приобретения, каких добилась Москва  после  долгих  и  незаметных  подготовительных  усилий.  Но  уцелели некоторые   косвенные   указания,   в   которых   вскрываются   таинственные исторические силы, работавшие над подготовкой успехов Московского  княжества с первых минут его существования. Действие этих сил выражалось прежде  всего в экономических условиях, питавших рост города, а эти  условия  вытекали  из географического положения его края  в  связи  с  ходом  русской  колонизации волжско-окского междуречья.

ГЕОГРАФИЧЕСКОЕ  ПОЛОЖЕНИЕ  МОСКВЫ  И  ЕГО  ВЫГОДЫ.  В  ходе   заселенья междуречья Оки  и  Верхней  Волги  можно  заметить  два  направления,  между которыми легче  провести  географическую,  чем  хронологическую,  раздельную черту. По-видимому, раньше и усиленнее заселялись главные реки,  окаймляющие междуречье. По обеим изогнутым линиям, по Верхней Волге от Ржева до  Нижнего и по средней Оке  от  Калуги  до  Мурома  ко  времени  татарского  нашествия вытянулись две довольно густые цепи городов, основными звеньями которых были старинные русские поселения Ярославль, Рязань, Муром. По  первой  линии  шел колонизационный приток с новгородского северо-запада и  смоленского  запада, по второй - с днепровского юго-запада  и  с  верхнеокского  юга,  из  страны вятичей. Вслед за окрайными речными магистралями заселялись и внутренние  их притоки, прорезывающие междуречье, хотя и  здесь  были  незапамятностаринные центры, как Ростов и Суздаль.  Большая  часть  здешних  городов  возникла  с половины XII в. или немного раньше.  Появление  города  на  притоке  служило признаком  скопления   вдоль   реки   значительного   сельского   населения, нуждавшегося в укрепленном  убежище.  Географическое  размещение  внутренних городов междуречья, постройку которых можно  относить  к  XII  и  XIII  вв., показывает, что пришлое население осаживалось по притокам  всего  междуречья разбросанными полосами (идя с запада на восток: Волок Ламский,  Вышгород  и, может  быть,  Боровск  на  Протве,  Звенигород,   Москва,   Клин,   Дмитров, Переяславль,  Юрьев  Польской,  Владимир,  Боголюбов,   Нерехта,   Стародуб, Гороховец). При просторных лесистых и болотистых промежутках между притоками важное значение получали поселки, возникавшие на концах  коротких  переволок из одного притока в другой: здесь завязывались узловые пункты сухопутного  и речного сообщения.

МОСКВА - УЗЛОВОЙ  ПУНКТ.  В  этом  отношении  географическое  положение города Москвы было особенно выгодно.  Верхним  притоком  своим  Истрой  река Москва подходит близко к  Ламе,  притоку  Шоши,  впадающей  в  Волгу.  Таким образом река Москва Ламским волоком соединяла Верхнюю Волгу со средней Окой. С другой стороны, город Москва возник на самом изломе реки, при ее  повороте на юго-восток, где она притоком своим Яузой почти вплоть подходит к Клязьме, по которой шел через Москву поперечный путь с запада на восток. Этим путем в 1155  г.  шел  с  чудотворной  иконой  божией  матери  Андрей   Боголюбский, направляясь через Рогожские поля на Клязьме во Владимир с. р.  Вазузы,  куда он поднялся Днепром из Вышгорода под Киевом. В конце XIV в. от  Москвы  шла, пролегая  Кучковым  полем,  "великая  дорога  володимерьская",   о   которой упоминает одна старая летопись по  случаю  сретения  москвичами  чудотворной иконы божией матери в 1395  г.  Наконец,  с  третьей  стороны  через  Москву пролегала  из  Лопасни  дорога  с   киевского   и   черниговского   юга   на Переяславль-Залесский и Ростов. Так город Москва возник в пункте пересечения трех больших дорог. Из такого географического  положения  проистекли  важные экономические выгоды для города и его края.

РАННЯЯ  НАСЕЛЕННОСТЬ  МОСКОВСКОГО  КРАЯ.  Прежде  всего  это  положение содействовало сравнительно более ранней и густой населенности  края.  Москва возникла  на  рубеже  между  юго-западной  днепровской  и   северо-восточной волжской Русью, на раздельной линии говоров о и я. Это был  первый  край,  в который  попадали  колонисты  с  юго-запада,  перевалив  за   Угру;   здесь, следовательно, они осаживались наибольшими  массами,  как  на  первом  своем привале. Бледные следы этого усиленного осадка колонизации  в  области  реки Москвы находим  в  старых  генеалогических  преданиях.  Родословные  росписи старинных боярских  фамилий,  с  течением  времени  основавшихся  в  Москве, обыкновенно начинаются сказанием о том, как  и  откуда  родоначальники  этих фамилий пришли служить московскому князю. Соединяя эти  отдельные  фамильные предания, мы получим целый важный исторический факт: с конца  XIII  в.,  еще прежде, чем город Москва начинает играть заметную  роль  в  судьбе  Северной Руси, в него со всех сторон собираются знатные  служилые  люди.  из  Мурома, Нижнего, Ростова, Смоленска, Чернигова, даже из Киева и с Волыни.  Так,  еще ко князю Юрию Даниловичу приехал на службу из Киева знатный  боярин  Родион, ставший родоначальником фамилии Квашниных, и привел с собой целый свой  двор в 1700 человек, стоивший изрядного укрепленного города. Знатные слуги шли по течению  народной  массы.  Генеалогические  сказания  боярских   родословных отразили в себе лишь общее движение, господствовавшее  в  тогдашнем  русском населении. В Москву, как в центральный водоем, со всех краев Русской  земли, угрожаемых  внешними  врагами,  стекались   народные   силы   благодаря   ее географическому положению.

МОСКВА - ЭТНОГРАФИЧЕСКИЙ  ЦЕНТР  ВЕЛИКОРОССИИ.  Москву  часто  называют географическим центром Европейской России. Если взять Европейскую  Россию  в ее  нынешних  пределах,  это  название  не  окажется  вполне  точным  ни   в физическом, ни в этнографическом смысле: для того чтобы быть  действительным географическим  центром  Европейской  России,  Москве  следовало  бы  стоять несколько восточнее  и  несколько  южнее.  Но  надо  представить  себе,  как размещена была масса русского населения, именно  великорусского  племени,  в XIII и XIV вв. Колонизация  скучивала  это  население  в  междуречье  Оки  и Верхней Волги, и здесь население долго задерживалось насильственно, не  имея возможности выходить отсюда ни в какую  сторону.  Расселению  на  север,  за Волгу, мешало перерезывающее  движение  новгородской  колонизации,  пугавшей мирных переселенцев своими разбойничьими  ватагами,  которые  распространяли новгородские пределы к востоку от Новгорода. Вольный город в те века высылал с Волхова разбойничьи шайки удальцов-ушкуйников,  которые  на  своих  речных судах, ушкуях, грабили по Верхней Волге и ее северным притокам, мешая своими разбоями свободному распространению мирного населения в  северном  Заволжье. Паисий Ярославов в своей летописи  Спасо-Каменного  монастыря  на  Кубенском озере (XV в.) имел в виду именно эти XIII и XIV века, когда писал, что тогда еще не вся Заволжская земля была крещена и много было некрещеных  людей:  он хотел сказать,  что  скудно  было  там  русское  христианское  население.  С северо-востока, востока и юга скоплявшееся в  междуречье  русское  население задерживалось господствовавшими там инородцами, мордвой и черемисой, а также разбойничавшими за  Волгой  вятчанами  и,  наконец,  татарами;  на  запад  и юго-запад русское население не могло распространяться, потому что  с  начала XIV в. там стояла  уже  объединившаяся  Литва,  готовясь  к  своему  первому усиленному  натиску  на  восточную  Русь.  Таким  образом,  масса   русского населения, скучившись  в  центральном  междуречье,  долго  не  имела  выхода отсюда.   Москва   и   возникла   в   средине   пространства,   на   котором сосредоточивалось тогда наиболее густое русское население, т.  е.  в  центре области тогдашнего распространения великорусского  племени.  Значит,  Москву можно считать если не географическим, то этнографическим центром  Руси,  как эта Русь размещена была в XIV в. Это центральное положение Москвы прикрывало ее со всех сторон от  внешних  врагов;  внешние  удары  падали  на  соседние княжества - Рязанское, Нижегородское, Ростовское, Ярославское, Смоленское  - и очень редко достигали до Москвы.  Благодаря  такому  прикрытию  Московская область стала убежищем для окрайного русского населения,  всюду  страдавшего от внешних нападений. После татарского погрома более  столетия,  до  первого Ольгердова  нападения  в  1368  г.,  Московская  страна  была,  может  быть, единственным краем Северной Руси, не страдавшим или так мало  страдавшим  от вражеских  опустошений;  по  крайней  мере  за  все  это  время  здесь,   за исключением захватившего и Москву татарского нашествия 1293 г., не слышно по летописям о таких бедствиях. Столь редкий тогда покой вызвал  даже  обратное движение русской колонизации  междуречья  с  востока  на  запад,  из  старых ростовских поселений в пустынные углы Московского княжества. Признаки  этого поворота встречаем в житии преп.  Сергия  Радонежского.  Отец  его,  богатый ростовский боярин Кирилл, обнищал от разорительных поездок со своим князем в Орду, от частых набегов татарских и других бедствий, бросил все и  вместе  с другими ростовцами переселился в глухой и мирный московский городок Радонеж. Около того же времени многие люди из ростовских городов и сел переселились в московские пределы. Сын  Кирилла,  решившись  отречься  от  мира,  уединился неподалеку от Радонежа в  дремучем  лесу  скудоводного  перевала  с  верхней Клязьмы в Дубну, Сестру  и  Волгу.  Лет  15  прожил  здесь  преп.  Сергий  с немногими сподвижниками; но потом их лесное  убежище  быстро  преобразилось: откуда-то нашло множество крестьян, исходили они те леса вдоль и  поперек  и начали садиться  вокруг  монастыря  и  невозбранно  рубить  леса,  наставили починков, дворов и сел, устроили поля чистые и "исказили пустыню", с грустью прибавляет биограф и сподвижник Сергия, описывая один из переливов сельского населения в Московскую область, по-видимому не лишенный какой-либо  связи  с рассказанной им же ростовской эмиграцией. Таково одно условие, вытекавшее из географического положения Московского края и содействовавшее  его  успешному заселению.

РЕКА МОСКВА - ТРАНЗИТНЫЙ ПУТЬ. То же  географическое  положение  Москвы заключало в себе другое условие, благоприятствовавшее ранним промышленным ее успехам. Я только что упомянул о реке Москве как водном пути  между  Верхней Волгой и средней Окой. В старое время эта река имела  немаловажное  торговое значение.   Изогнутой   диагональю   прорезывая   Московское   княжество   с северо-запада на юго-восток  и  нижним  течением  связывая  город  Москву  с бассейном Оки, а верховьями близко подходя к правым притокам Верхней  Волги, она служила соединительной хордой, стягивавшей концы обширной  речной  дуги, образуемой двумя  главными  торгово-промышленными  путями  междуречья.  Одно явление указывает на такое торговое значение  реки  Москвы.  Очень  рано  на самом перевале с Верхней Волги в Москву возник торговый пункт Волок на  Ламе (Волоколамск). Этот город был построен новгородцами и служил  им  складочным местом в их торговых сношениях с бассейном Оки и с областью  средней  Волги. Так географическое положение Москвы,  сделав  ее  пунктом  пересечения  двух скрещивавшихся   движений   -   переселенческого    на    северо-восток    и торгово-транзитного  на  юго-восток,  доставляло  московскому  князю  важные экономические  выгоды.  Сгущенность  населения  в  его   уделе   увеличивала количество  плательщиков  прямых  податей.  Развитие  торгового  транзитного движения по реке Москве оживляло промышленность края, втягивало  его  в  это торговое движение и обогащало казну местного князя торговыми пошлинами.

ПОЛИТИЧЕСКИЕ  СЛЕДСТВИЯ.  Рядом  с  этими  экономическими  следствиями, вытекавшими из географического и этнографического положения Москвы, из  того же источника вышел  ряд  важных  следствий  политических.  С  географическим положением города Москвы тесно связано было  генеалогическое  положение  его князя.

МОСКВА - МЛАДШИЙ УДЕЛ. ЗНАЧЕНИЕ ЭТОГО ДЛЯ ЕЕ КНЯЗЕЙ. Как город новый  и окрайный, Москва досталась  одной  из  младших  линий  Всеволодова  племени. Поэтому московский князь не мог питать надежды дожить до  старшинства  и  по очереди занять  старший  великокняжеский  стол.  Чувствуя  себя  бесправным, точнее, обездоленным среди родичей и не имея опоры  в  обычаях  и  преданиях старины,  он  должен  был  обеспечивать  свое  положение  иными  средствами, независимо от родословных отношений, от очереди старшинства. Благодаря  тому московские князья рано вырабатывают своеобразную политику,  с  первых  шагов начинают действовать не по обычаю, раньше  и  решительнее  других  сходят  с привычной колеи княжеских отношений, ищут новых путей,  не  задумываясь  над старинными  счетами,  над  политическими  преданиями   и   приличиями.   Это обнаруживается как в их отношениях к другим князьям, так  и  в  ведении  ими внутренних дел своего княжества. Они являются  зоркими  наблюдателями  того, что происходит вокруг них, внимательно  высматривают,  что  лежит  плохо,  и прибирают это к рукам. Первые московские князья выступают смелыми хищниками. Недаром один из них, Михаил Ярославич,  перешел  в  потомство  с  прозванием Хоробрита, т. е. забияки: он  в  1248  г.  врасплох  напал  на  своего  дядю великого князя Святослава и вопреки всякому праву согнал его с владимирского стола. Первый московский князь Александрова  племени,  Даниил,  по  рассказу летописца, точно так же врасплох напал на  своего  рязанского  соседа  князя Константина, победил его "некоей хитростью", т. е. обманом, взял его в  плен и отнял у него Коломну. Сын этого Даниила Юрий в 1303 г., напав  на  другого соседа, князя можайского, также взял его в плен и захватил можайский удел  в самых верховьях р. Москвы, потом убил отцова пленника Константина и  удержал за собой Коломну: теперь вся Москва-река до самого устья  стала  московской. Московский князь - враг всякому великому князю, кто бы он ни был:  казалось, самая почва Москвы питала в ее  князьях  неуважение  к  прежним  понятиям  и отношениям старшинства. Даниил долго и упорно боролся с  великими  князьями, собственными старшими братьями - с Димитрием переяславским, потом с  Андреем городецким. Но по смерти Димитрия он сблизился  с  добрым  и  бездетным  его сыном Иваном и так подружился, что Иван, умирая в 1302 г., отказал свой удел московскому своему соседу и младшему дяде  помимо  старших  родичей.  Даниил принял наследство и отстоял его от притязаний старшего брата, великого князя Андрея.  Но   враги   старшинства,   московские   князья   были   гибкие   и сообразительные дельцы. Как скоро изменялись обстоятельства, и они  изменяли свой образ действий. Татарский разгром надолго,  на  весь  XIII  в.,  поверг народное хозяйство Северной Руси в страшный хаос. Но с XIV  в.  расстроенные отношения здесь начали улаживаться, народное  хозяйство  стало  приходить  в некоторый  порядок.  С  тех  пор  и  московские  князья,  начав  свое   дело беззастенчивыми хищниками, продолжают его мирными  хозяевами,  скопидомными, домовитыми устроителями своего удела, заботятся о водворении в нем  прочного порядка, заселяют его промышленными и рабочими людьми, которых перезывают  к себе из чужих княжеств, толпами покупают  в  Орде  русских  пленников  и  на льготных условиях сажают тех и других на своих московских  пустошах,  строят деревни, села, слободы. С XIV в. можем следить за ходом этого хозяйственного домостроительства московских князей по длинному  ряду  их  духовных  грамот, начинающемуся двумя завещаниями третьего московского князя  из  Александрова племени - Ивана Калиты. Эти грамоты объясняют нам, почему к половине XV в. в Северной Руси привыкли смотреть на  московского  князя  как  на  образцового хозяина, на Московское княжество - как на самый благоустроенный удел.  Следы этого  взгляда  находим  в  одном  памятнике  половины  XV  в.   Это   сухой генеалогический перечень русских князей, начиная  от  Рюрика.  Здесь,  между прочим, читаем, что Всеволод Большое Гнездо родил  Ярослава,  Ярослав  родил Александра Великого, Храброго, Александр - Даниила, а Даниил - Ивана Калиту, "иже исправи землю  Русскую  от  татей".  Итак,  северное  русское  общество считало Ивана Калиту правителем,  умевшим  очистить  свою  землю  от  воров, водворить в ней. общественную безопасность.  Навстречу  этому  взгляду  идут указания с другой стороны. В приписке на одной рукописи, писанной в Москве в конце княжения Ивана Калиты, читаем хвалу правдолюбию этого  князя,  давшего Русской земле "тишину велию и правый суд". Канонист А. С. Павлов приписывает тому же князю введение в  действие  Земледельческого  закона,  византийского земско-полицейского и уголовного устава,  составленного,  как  предполагают, императорами-иконоборцами в VIII в. Если так,  то  можно  думать,  что  Иван Калита  особенно  заботился  об  устройстве  сельского  населения  в   своих владениях. Так, благодаря своему генеалогическому положению,  чувствуя  себя наиболее бесправным князем среди родичей, московский удельный владетель рано выработал себе образ действий, который держался не на преданиях  старины,  а на расчетливом соображении обстоятельств текущей минуты.

УСПЕХИ  МОСКОВСКОГО  КНЯЖЕСТВА  ДО   ПОЛОВИНЫ   XV   в.   Таковы   были первоначальные условия быстрого роста Московского  княжества.  Этих  условий было два: географическое положение Москвы  и  генеалогическое  положение  ее князя. Первое условие сопровождалось выгодами экономическими, которые давали в руки московскому князю обильные материальные средства,  а  второе  условие указывало ему, как всего выгоднее пустить в оборот эти средства, помогло ему выработать своеобразную политику, основанную не на  родственных  чувствах  и воспоминаниях, а на искусном пользовании текущей минутой. Располагая  такими средствами и держась такой политики, московские князья  в  XIV  и  в  первой половине XV в. умели добиться очень важных политических успехов.  Перечислим их.

РАСШИРЕНИЕ  ТЕРРИТОРИИ.  1.  Пользуясь  своими  средствами,  московские князья постепенно выводили  свое  княжество  из  первоначальных  тесных  его пределов. В самом начале XIV в. на севере Руси, может быть,  не  было  удела незначительнее московского. Пределы его далеко не совпадали даже с границами нынешней Московской губернии. Из существовавших тогда городов этой  губернии в  состав  удельной  московской  территории  не   входили   Дмитров,   Клин, Волоколамск, Можайск,  Серпухов,  Коломна,  Верея.  Удел  князя  Даниила  до захвата Можайска и Коломны занимал срединное пространство этой губернии – по среднему течению р. Москвы с продолжением  на  восток  по  верхней  Клязьме, которое  клином  вдавалось  между  дмитровскими  и   коломенскими,   т.   е. рязанскими, волостями. В этом уделе едва ли было тогда больше двух  городов, Москвы и Звенигорода: Руза и  Радонеж  тогда  были,  кажется,  еще  простыми сельскими волостями. Из 13  нынешних  уездов  губернии  во  владениях  князя Даниила  можно  предполагать  только  четыре:  Московский,   Звенигородский, Рузский и Богородский с частью Дмитревского.  Даже  после  того  как  третий московский князь из племени Александра Невского, Иван Калита,  стал  великим князем, московский удел оставался очень незначительным.  В  первой  духовной этого князя, написанной в 1327 г., перечислены все его  вотчинные  владения. Они состояли из пяти или семи городов с уездами. То были:  Москва,  Коломна, Можайск, Звенигород, Серпухов, Руза и Радонеж, если только эти две последние волости были тогда городами (Переяславль не  упомянут  в  грамоте).  В  этих уездах находились 51 сельская волость и до 40 дворцовых сел. Вот  весь  удел Калиты, когда  он  стал  великим  князем.  Но  в  руках  его  были  обильные материальные средства, которые он и  пустил  в  выгодный  оборот.  Тогдашние тяжкие  условия  землевладения  заставляли  землевладельцев  продавать  свои вотчины. Вследствие усиленного предложения  земли  были  дешевы.  Московские князья, имея свободные деньги, и начали скупать земли  у  частных  лиц  и  у церковных учреждений, у митрополита, у монастырей, у других князей.  Покупая села и деревни в чужих уделах, Иван Калита купил целых три удельных города с округами - Белозерск, Галич и Углич, оставив, впрочем, эти уделы до  времени за прежними князьями  на  каких-либо  условиях  зависимости.  Преемники  его продолжали это мозаическое собирание земель. В каждой  следующей  московской духовной грамоте перечисляются новоприобретенные села и волости,  о  которых не упоминает предшествующая. Новые "примыслы" выплывают в этих грамотах один за  другим  неожиданно,   выносимые   каким-то   непрерывным,   но   скрытым приобретательным  процессом,  без  видимого  плана  и  большею  частью   без указания, как они приобретались. Димитрий Донской как-то вытягал у  смольнян Медынь; но неизвестно, как приобретены до  него  Верея,  Боровск,  Серпухов, половина Волоколамска, Кашира и до полутора  десятка  сел,  разбросанных  по великокняжеской Владимирской области и по разным чужим уделам. При Калите  и его сыновьях земельные приобретения  совершались  путем  частных  полюбовных сделок, обыкновенно прикупами; но потом  на  подмогу  этим  мирным  способам снова пущен был в ход насильственный захват с  помощью  Орды  или  без  нее. Димитрий Донской захватил Стародуб на Клязьме и Галич  с  Дмитровом,  выгнав тамошних князей из их вотчин. Сын его Василий "умздил"  татарских  князей  и самого хана и за "многое злато и сребро" купил  ярлык  на  Муром,  Тарусу  и целое Нижегородское княжество, князей их выживал из их владений или  жаловал их же вотчинами на условии подручнической службы. С конца XIV  в.  в  видимо беспорядочном, случайном расширении московской территории становится заметен некоторый план, может  быть  сам  собою  сложившийся.  Захватом  Можайска  и Коломны  московский  князь  приобрел  все   течение   Москвы;   приобретение великокняжеской области и потом Стародубского княжества делало его  хозяином всей  Клязьмы.  С  приобретением  Калуги,  Мещеры  при  Донском,  Козельска, Лихвина, Алексина, Тарусы, Мурома и Нижнего при его сыне все течение  Оки  - от впадения Упы и Жиздры до Коломны и от Городца  Мещерского  до  Нижнего  - оказалось во власти московского князя, так что Рязанское княжество очутилось с трех сторон среди волостей московских и  владимирских,  которые  с  Калиты были в московских же руках. Точно так же с  приобретением  Ржева,  Углича  и Нижегородского княжества при тех же князьях и Романова при  Василии  Темном, при постоянном обладании Костромой как частью  великокняжеской  Владимирской области едва ли не большее протяжение Верхней Волги принадлежало  Москве;  и здесь княжества  Тверское  и  Ярославское  с  разных  сторон  были  охвачены московскими владениями. Так прежде всего московский князь старался  овладеть главными речными путями междуречья,  внутренними  и  окрайными.  Наконец,  с приобретением княжеств Белозерского и Галицкого открылся широкий простор для московских земельных примыслов в  верхнем  Заволжье.  Там  московский  князь нашел много удобств для своего дела. Обширные и глухие лесистые пространства по Шексне с ее притоками, по притокам озер Белого и Кубенского,  по  верхней Сухоне в первой половине XV в. были разделены между многочисленными князьями белозерской и ярославской линии.  Слабые  и  бедные,  беднея  все  более  от семейных разделов и  татарских  тягостей,  иногда  совместно  вчетвером  или впятером владея фамильным городком или даже простой сельской  волостью,  они не были в состоянии поддерживать державные права и  владетельную  обстановку удельных князей и  нечувствительно  спускались  до  уровня  частных  и  даже некрупных землевладельцев. Чтобы привести  их  под  свою  руку,  московскому князю не нужно было ни оружия, ни даже денег:  они  сами  искали  московской службы и послушно поступались своими вотчинами, которые получали  от  нового государя обратно в виде служебного  пожалования.  Так,  уже  Василий  Темный распоряжается вотчинами князей Заозерских, Кубенских, Бохтюжских как  своими примыслами.

ЗАСЕЛЕНИЕ ЗАВОЛЖЬЯ. Успешному распространению московской  территории  в эту сторону много помогло одно народное движение. С усилением Москвы верхнее Поволжье стало безопаснее и с новгородской и с татарской стороны. Это давало возможность избытку долго скоплявшегося в междуречье населения  отливать  за Волгу в просторные  лесные  пустыни  тамошнего  края.  Разведчиками  в  этом переселенческом  движении  явились  с  конца  XIV  в.   монахи   центральных монастырей, преимущественно Троицкого Сергиева; пробираясь в  костромские  и вологодские дебри, они основывали по речкам Комеле, Обноре, Пельшме, Авенге, Глушице  обители,  которые  становились   опорными   пунктами   крестьянских переселений: через несколько лет по этим рекам возникали одноименные волости с десятками деревень. С этими монастырями-колониями повторялось то  же,  что испытывала  их  метрополия,   обитель   преп.   Сергия:   они   обсаживались крестьянскими поселениями, искажавшими  их  любимую  дремучую  пустыню.  При совместном с новгородцами владении  Вологдой  и  как  правитель  Костромской области по  своему  великокняжескому  званию  московский  князь  был  вправе считать своими эти волости, заселявшиеся выходцами из московских владений.

СПОСОБЫ РАСШИРЕНИЯ МОСКОВСКОГО  КНЯЖЕСТВА.  Так  можно  различить  пять главных способов, которыми пользовались  московские  князья  для  расширения своего   княжества:   это   были   скупка,   захват   вооруженный,    захват дипломатический с помощью  Орды,  служебный  договор  с  удельным  князем  и расселение из московских владений за Волгу.  По  духовной  Василия  Темного, составленной около 1462 г., можно видеть плоды  полуторавековых  скопидомных усилий московских князей по собиранию чужих земель. В этой духовной  великое княжение Владимирское впервые смешано с Московским княжеством, со старинными вотчинными владениями и новыми примыслами в одну безразличную  владельческую массу.  На  всем  пространстве  Окско-Волжского  междуречья  не  московскими оставались только  части  Тверского  и  Ярославского  княжеств  да  половина Ростова,  другая  половина  которого  была  куплена  Василием   Темным.   Но московские владения выходили за пределы междуречья на юг вверх по Оке и Цне, а на северо-востоке углублялись  в  Вятскую  землю  и  доходили  до  Устюга, который в конце XIV в. уже принадлежал Москве. Владения князя Даниила далеко не заключали в себе и 500 кв. миль, так как во всей Московской  губернии  не более 590 кв. миль.  Если  по  духовной  Василия  Темного  очертите  пределы московских владений, вы увидите, что в них можно считать по меньшей мере  15 тысяч кв. миль. Таковы были территориальные успехи, достигнутые  московскими князьями к половине XV в. Благодаря этим успехам к  концу  княжения  Темного Московское  княжество  размерами  своими  превосходило  любое   из   великих княжеств, тогда еще существовавших на Руси.

ПРИОБРЕТЕНИЕ ВЕЛИКОКНЯЖЕСКОГО СТОЛА. II. Пользуясь своими средствами  и расчетливой фамильной политикой, московские князья в XIV в. постепенно  сами выступали из положения бесправных удельных князей. Младшие, но богатые,  эти князья предприняли смелую борьбу со  старшими  родичами  за  великокняжеский стол. Главными их соперниками  были  князья  тверские,  старшие  их  родичи. Действуя во имя силы, а не права, московские князья долго не  имели  успеха. Князь Юрий московский оспаривал великое княжение у своего  двоюродного  дяди Михаила тверского и погубил в Орде своего соперника, но потом сам сложил там свою голову, убитый сыном Михаила. Однако окончательное  торжество  осталось за Москвою, потому что средства боровшихся сторон были неравны.  На  стороне тверских  князей  были  право  старшинства  и  личные   доблести,   средства юридические и нравственные; на  стороне  московских  были  деньги  и  уменье пользоваться  обстоятельствами,  средства  материальные  и  практические,  а тогда. Русь переживала время, когда последние средства  были  действительнее первых. Князья тверские никак не могли понять истинного положения  дел  и  в начале XIV в. все еще  считали  возможной  борьбу  с  татарами.  Другой  сын Михаила тверского, Александр, призывал свою братию, русских князей, "друг за друга и  брат  за  брата  стоять,  а  татарам  не  выдавать  и  всем  вместе противиться им, оборонять Русскую землю и всех православных  христиан".  Так отвечал он на увещание русских князей покориться татарам, когда  изгнанником укрывался в Пскове после того, как в 1327 г., не вытерпев татарских насилий, он со всем городом Тверью поднялся на татар и истребил находившееся тогда  в Твери татарское посольство. Московские князья иначе  смотрели  на  положение дел. Они пока вовсе не думали о борьбе с татарами; видя, что на Орду гораздо выгоднее действовать "смиренной мудростью", т. е. угодничеством и  деньгами, чем оружием, они усердно ухаживали за ханом  и  сделали  его  орудием  своих замыслов. Никто из князей чаще Калиты не ездил на поклон к хану,  и  там  он был всегда желанным гостем, потому что приезжал туда не с пустыми руками.  В Орде привыкли уже думать, что, когда приедет московский князь, будет "многое злато и сребро" и у великого хана-царя, и у его ханш, и у всех именитых мурз Золотой Орды. Благодаря тому московский князь, по генеалогии  младший  среди своей братии, добился старшего великокняжеского стола.  Хан  поручил  Калите наказать тверского князя за восстание. Тот исправно исполнил поручение:  под его предводительством татары разорили Тверское княжество "и просто  рещи,  - добавляет летопись, - всю землю Русскую положиша пусту", не тронув, конечно, Москвы. В награду за это Калита в  1328  г.  получил  великокняжеский  стол, который с тех пор уже не выходил из-под московского князя.

СЛЕДСТВИЯ  ЭТОГО  УСПЕХА.  III.  Приобретение  великокняжеского   стола московским князем сопровождалось двумя важными последствиями  для  Руси,  из коих одно можно назвать нравственным, другое  -  политическим.  Нравственное состояло в том, что  московский  удельный  владелец,  став  великим  князем, первый начал выводить русское население из того уныния и оцепенения, в какое повергли его внешние несчастия. Образцовый устроитель своего удела,  умевший водворить в  нем  общественную  безопасность  и  тишину,  московский  князь, получив звание великого, дал почувствовать выгоды своей  политики  и  другим частям Северо-Восточной Руси. Этим он подготовил себе широкую  популярность, т. е. почву для дальнейших успехов.

ПРИОСТАНОВКА ТАТАРСКИХ НАШЕСТВИЙ. Летописец отмечает, что  с  тех  пор, как московский князь получил от хана великокняжеское звание.  Северная  Русь начала  отдыхать  от  постоянных  татарских  погромов,  какие  она  терпела. Рассказывая о возвращении Калиты от хана в 1328 г. с пожалованием, летописец прибавляет: "...бысть оттоле тишина велика по всей Русской  земле  на  сорок лет и престаша татарове  воевати  землю  Русскую".  Это,  очевидно,  заметка наблюдателя, жившего во второй половине XIV в. Оглянувшись  назад  на  сорок лет,  этот  наблюдатель  отметил,  как  почувствовалось  в  эти  десятилетия господство Москвы в Северной России: время с 1328 по 1368 г., когда  впервые напал на Северо-Восточную Русь Ольгерд литовский, считалось порою отдыха для населения этой Руси, которое за то благодарило Москву. В эти спокойные  годы успели  народиться  и  вырасти  целых  два  поколения,  к   нервам   которых впечатления детства не  привили  безотчетного  ужаса  отцов  и  дедов  перед татарином: они и вышли на Куликово поле.

МОСКОВСКИЙ СОЮЗ КНЯЗЕЙ. Политическое следствие приобретения  московским князем великого княжения состояло в том, что московский князь, став великим, первый начал выводить Северную Русь из состояния политического раздробления, в какое привел ее удельный порядок. До тех пор удельные князья, несмотря  на свое родство, оставались чуждыми друг другу, обособленными владетелями.  При старших сыновьях Александра Невского, великих  князьях  Димитрии  и  Андрее, составлялись союзы удельных князей против того и другого  брата,  собирались княжеские съезды для решения спорных дел. Но это были случайные  и  минутные попытки восстановить  родственное  и  владельческое  единение.  Направленные против старшего князя,  который  по  идее  как  названный  отец  должен  был объединять  младших,  эти  союзы  не  поддерживали,   а   скорее   ослабляли родственную связь Всеволодовичей. Вокруг Москвы  со  времени  великокняжения Калиты образуется княжеский союз на более  прочных  основаниях,  руководимый самим московским князем. Сначала этот союз был  финансовый  и  подневольный. Татары по завоевании Руси на первых порах сами собирали  наложенную  ими  на Русь дань - ордынский  выход,  для  чего  в  первые  35  лет  ига  три  раза производили через присылаемых из Орды численников поголовную, за исключением духовенства, перепись народа, число;  но  потом  ханы  стали  поручать  сбор выхода великому князю владимирскому. Такое поручение собирать ордынскую дань со многих, если только не со всех, князей и доставлять ее в Орду  получил  и Иван Данилович, когда  стал  великим  князем  владимирским.  Это  полномочие послужило в руках великого князя могучим орудием  политического  объединения удельной Руси. Не охотник и не мастер бить  свою  братию  мечом,  московский князь  получил  возможность  бить  ее  рублем.  Этот  союз,  сначала  только финансовый, потом стал на более широкое основание, получив еще  политическое значение. Простой ответственный приказчик хана по  сбору  и  доставке  дани, московский князь сделан был потом полномочным руководителем и судьею русских князей. Летописец рассказывает, что, когда дети Калиты по смерти отца в 1341 г. явились к хану Узбеку, тот встретил их с честью  и  любовью,  потому  что очень любил и чтил их отца, и обещал никому мимо них  не  отдавать  великого княжения. Старшему сыну Семену, назначенному великим князем, даны были  "под руки" все князья русские. Летописец прибавляет,  что  Семен  был  у  хана  в великом почете и все князья русские,  и  рязанские,  и  ростовские,  и  даже тверские, столь подручны ему были, что все по его слову творили. Семен  умел пользоваться  выгодами  своего  положения  и  давал  чувствовать  их  другим князьям, как показывает присвоенное ему прозвание Гордого. По смерти  Семена в 1353 г. его брат и преемник Иван получил от хана вместе с  великокняжеским званием и судебную власть над всеми князьями Северной Руси: хан велел им  во всем слушаться великого князя Ивана и у него судиться, а в обидах жаловаться на него хану. В княжение Иванова сына Димитрия этот княжеский союз с Москвою во главе, готовый превратиться в гегемонию Москвы над русскими князьями, еще более расширился и  укрепился,  получив  национальное  значение.  Когда  при Димитрии  возобновилась  борьба  Москвы  с  Тверью,  тверской  князь  Михаил Александрович  искал  себе  опоры  в  Литве  и  даже  в  Орде,  чем  погубил популярность, какой дотоле пользовались тверские князья в населении Северной Руси. Когда  в  1375  г.  московский  князь  шел  на  Тверь,  к  его  полкам присоединилось  19  князей.  Многие  из  них,  например  князья  ростовский, белозерский, стародубский, все потомки Всеволода III,  были  давнишними  или недавними подручниками московского князя; но некоторые  из  них  добровольно примкнули  к  нему  из  патриотического  побуждения.  Таковы   были   князья черниговской линии Святославичей: брянский,  новосильский,  Оболенский.  Они сердились на тверского князя за то, что  он  неоднократно  наводил  на  Русь Литву, столько зла наделавшую православным христианам, и соединился  даже  с поганым Мамаем. Наконец, почти вся Северная  Русь  под  руководством  Москвы стала против Орды на Куликовом поле и  под  московскими  знаменами  одержала первую народную победу  над  агарянством.  Это  сообщило  московскому  князю значение национального вождя Северной Руси в борьбе с внешними врагами.  Так Орда стала слепым орудием, с помощью  которого  создавалась  политическая  и народная сила, направившаяся против нее же.

ПЕРЕНЕСЕНИЕ МИТРОПОЛИЧЬЕЙ КАФЕДРЫ В МОСКВУ. IV.  Самым  важным  успехом московского князя было то, что он приобрел своему стольному городу  значение церковной столицы Руси. И в этом  приобретении  ему  помогло  географическое положение города Москвы. Татарским разгромом  окончательно  опустошена  была старинная Киевская Русь, пустевшая с половины XII в. Вслед за населением  на север ушел и высший иерарх русской церкви,  киевский  митрополит.  Летописец рассказывает,  что  в  1299  г.  митрополит  Максим,  не   стерпев   насилия татарского, собрался со всем своим клиросом и уехал из Киева во Владимир  на Клязьму; тогда же и  весь  Киев-город  разбежался,  добавляет  летопись.  Но остатки южнорусской паствы в то тяжелое время не менее, даже более  прежнегонуждались в заботах высшего пастыря русской церкви. Митрополит из  Владимира должен был время от времени посещать южнорусские епархии. В эти  поездки  он останавливался на перепутье  в  городе  Москве.  Так,  странствуя  по  Руси, проходя места и города, по выражению жития, часто бывал и  подолгу  живал  в Москве преемник Максима митрополит Петр. Благодаря тому  у  него  завязалась тесная дружба с князем Иваном Калитой, который правил Москвой еще при  жизни старшего брата Юрия во время его частых отлучек.  Оба  они  вместе  заложили каменный соборный храм Успения в Москве. Может быть, святитель и не думал  о перенесении митрополичьей кафедры с Клязьмы на берега Москвы.  Город  Москва принадлежал ко владимирской епархии, архиереем которой был тот же митрополит со времени переселения на Клязьму. Бывая в Москве, митрополит Петр гостил  у местного князя, жил в своем епархиальном городе, на  старинном  дворе  князя Юрия Долгорукого, откуда потом перешел на то место, где вскоре  был  заложен Успенский собор. Случилось так, что в этом городе владыку и застигла  смерть (в 1326 г.). Но эта случайность стала заветом для  дальнейших  митрополитов. Преемник Петра Феогност уже не хотел жить во Владимире, поселился  на  новом митрополичьем подворье в Москве,  у  чудотворцева  гроба  в  новопостроенном Успенском соборе. Так Москва стала церковной столицей Руси  задолго  прежде, чем сделалась столицей политической.

ЗНАЧЕНИЕ ЭТОЙ ПЕРЕМЕНЫ. Нити церковной жизни, далеко  расходившиеся  от митрополичьей кафедры по  Русской  земле,  притягивали  теперь  ее  части  к Москве, а богатые материальные средства, которыми располагала тогда  русская церковь, стали стекаться в Москву, содействуя ее обогащению. Еще важнее было нравственное  впечатление,  произведенное  этим  перемещением  митрополичьей кафедры  на  население  Северной  Руси.  Здесь  с  большим  доверием   стали относиться к московскому князю, полагая, что все его действия совершаются  с благословения верховного святителя русской церкви.  След  этого  впечатления заметен в рассказе летописца. Повествуя о перенесении кафедры из Владимира в Москву, этот летописец замечает: "...иным же князем многим немного сладостно бе, еже град Москва митрополита имяше, в себе живуща".  Еще  ярче  выступает это нравственно-церковное  впечатление  в  памятниках  позднейшего  времени. Митрополит Петр умер страдальцем за  Русскую  землю,  путешествовал  в  Орду ходатайствовать за свою паству, много труда понес в своих заботах о пасомых. Церковь русская причислила его к сонму святых предстателей Русской земли,  и русские люди клялись его именем уже в XIV в. Жизнь этого  святителя  описана его другом и современником,  ростовским  епископом  Прохором.  Этот  биограф кратко и просто рассказывает о том,  как  скончался  в  Москве  св.  Петр  в отсутствие князя Ивана Калиты. В конце XIV  или  в  начале  XV  в.  один  из преемников св. Петра, серб Киприан, написал более  витиеватое  жизнеописание святителя. Здесь встречаем уже другое описание его кончины: св. Петр умирает в присутствии Ивана Калиты, увещевает князя достроить основанный ими  обоими соборный храм Успения божией матери, и при  этом  святитель  изрекает  князю такое пророчество: "Если, сын, меня послушаешь и храм Богородицы воздвигнешь и меня успокоишь в своем городе, то и сам прославишься более других  князей, и прославятся сыны. и внуки твои, и  город  этот  славен  будет  среди  всех городов русских, и святители станут жить в нем, взойдут руки  его  на  плеча врагов его, да  и  кости  мои  в  нем  положены  будут".  Очевидно,  Киприан заимствовал эту подробность, неизвестную  Прохору,  из  народного  сказания, успевшего сложиться под влиянием событий XIV в. Русское  церковное  общество стало сочувственно относиться к  князю,  действовавшему  об  руку  с  высшим пастырем русской церкви. Это сочувствие  церковного  общества,  может  быть, всего более помогло московскому  князю  укрепить  за  собою  национальное  и нравственное значение в Северной Руси.

РАССКАЗЫ о. ПАФНУТИЯ.  Следы  этого  сочувствия  находим  и  в  другом, несколько позднейшем памятнике. Около половины XV  в.  начал  подвизаться  в основанном им монастыре инок Пафнутий Боровский, один из самых  своеобразных и крепких характеров, какие известны в Древней Руси. Он  любил  рассказывать ученикам, что видел  и  слышал  на  своем  веку.  Эти  рассказы,  записанные слушателями, дошли до нас. Между прочим, преп. Пафнутий рассказывал,  как  в 1427 г. был мор великий на Руси, мерли "болячкой-прыщем";  может  быть,  это была чума. Обмирала тогда одна  инокиня  и,  очнувшись,  рассказывала,  кого видела в раю и кого в аду, и, о ком что рассказывала, рассудив по их  жизни, находили, что это правда. Видела она в раю великого князя  Ивана  Даниловича Калиту: так он прозван был,  добавлял  повествователь,  за  свое  нищелюбие, потому что всегда носил за поясом мешок с  деньгами  (калиту),  из  которого подавал нищим, сколько рука захватит.  Может  быть,  ироническому  прозвищу, какое современники дали князю-скопидому, позднейшие поколения стали  усвоять уже нравственное толкование. Подходит раз ко князю нищий и получает от  него милостыню; подходит в другой раз, и князь дает ему другую  милостыню;  нищий не унялся и подошел в третий раз; тогда и князь не стерпел  и,  подавая  ему третью милостыню, с сердцем сказал: "На, возьми,  несытые  зенки!"  "Сам  ты несытые зенки, - возразил нищий, -  и  здесь  царствуешь,  и  на  том  свете царствовать хочешь". Это тонкая хвала в грубой форме: нищий  хотел  сказать, что князь милостыней, нищелюбием старается заработать себе царство небесное. Из этого ясно стало, продолжал рассказчик, что  нищий  послан  был  от  бога искусить князя и возвестить ему, что "по бозе бяше дело  его,  еже  творит". Видела еще инокиня  в  аду  литовского  короля  Витовта  в  образе  большого человека,  которому  страшный  черный  мурин  (бес)  клал  в   рот   клещами раскаленные червонцы, приговаривая:  "Наедайся  же,  окаянный!"  Добродушный юмор, которым  проникнуты  эти  рассказы,  не  позволяет  сомневаться  в  их народном   происхождении.   Не   смущайтесь   хронологией    рассказа,    не останавливайтесь на том,  что  в  1427  г.  инокиня  даже  в  аду  не  могла повстречать  Витовта,  который  умер  в  1430  г.  У  народной  памяти  своя хронология и  прагматика,  своя  концепция  исторических  явлений.  Народное сказание, забывая хронологию,  противопоставляло  литовского  короля,  врага Руси и православия, Ивану Даниловичу Калите, другу  меньшой,  нищей  братии, правнук которого Василий Димитриевич сдержал напор этого грозного короля  на православную  Русь.  Народная  мысль  живо  восприняла  эту  близость  обеих властей, княжеской и церковной,  и  внесла  участие  чувства  в  легендарную разработку образов их носителей, Калиты и московского первосвятителя. В  тех же повестях о. Пафнутия есть коротенький, но  выразительный  рассказец.  Раз Калита видел во сне гору высокую, покрытую снегом; снег растаял, а  потом  и гора скрылась. Калита спросил св. Петра о значении  сна.  "Гора,  -  отвечал святитель, - это ты, князь, а снег на  горе  -  я,  старик:  я  умру  раньше твоего". Церковный колорит, которым окрашены приведенные рассказы, указывает на  участие  духовенства  в  их  создании.  Очевидно,  политические   успехи московского  князя  освящались  в  народном  представлении   содействием   и благословением высшей церковной власти на Руси. Благодаря тому  эти  успехи, достигнутые  не  всегда  чистыми  средствами,   стали   прочным   достоянием московского князя.

ВЫВОДЫ. Соединяя  все  изложенные  факты,  мы  можем  представить  себе отношение, какое в продолжение XIV в. установилось среди северного  русского населения к Московскому княжеству и его князю: под влиянием событий XIV в. в этом населении на них установился троякий взгляд. 1) На  старшего,  великого князя московского привыкли смотреть как  на  образцового  правителя-хозяина, установителя  земской  тишины  и  гражданского  порядка,  а  на   Московское княжеством - как на исходный пункт нового строя  земских  отношений,  первым плодом которого и было установление  большей  внутренней  тишины  и  внешней безопасности. 2) На старшего московского  князя  привыкли  смотреть  как  на народного вождя Руси в борьбе с внешними врагами,  а  на  Москву  -  как  на виновницу  первых  народных  успехов  над   неверной   Литвой   и   погаными "сыроядцами"  агарянами.  3)  Наконец,  в  московском  князе  Северная  Русь привыкла видеть старшего сына русской церкви, ближайшего друга и  сотрудника главного русского иерарха, а Москву считать  городом,  на  котором  покоится особенное благословение величайшего святителя  Русской  земли  и  с  которым связаны  религиозно-нравственные  интересы  всего   православного   русского народа. Такое значение приобрел  к  половине  XV  в.  удельный  москворецкий князек, который полтораста лет назад выступал мелким  хищником,  из-за  угла подстерегавшим своих соседей.

ЛЕКЦИЯ XXII

ВЗАИМНЫЕ ОТНОШЕНИЯ МОСКОВСКИХ  КНЯЗЕЙ.  ПОРЯДОК  НАСЛЕДОВАНИЯ.  ВИДИМОЕ ЮРИДИЧЕСКОЕ БЕЗРАЗЛИЧИЕ ДВИЖИМОГО ИМУЩЕСТВА И УДЕЛЬНЫХ  ВЛАДЕНИЙ.  ОТНОШЕНИЕ МОСКОВСКОГО КНЯЖЕСКОГО ПОРЯДКА НАСЛЕДОВАНИЯ К  ЮРИДИЧЕСКОМУ  ОБЫЧАЮ  ДРЕВНЕЙ РУСИ. ОТНОШЕНИЕ МОСКОВСКИХ КНЯЗЕЙ ПО РОДСТВУ И ВЛАДЕНИЮ.  УСИЛЕНИЕ  СТАРШЕГО НАСЛЕДНИКА. ФОРМА ПОДЧИНЕНИЯ ЕМУ МЛАДШИХ УДЕЛЬНЫХ КНЯЗЕЙ. ВЛИЯНИЕ ТАТАРСКОГО ИГА   НА   КНЯЖЕСКИЕ   ОТНОШЕНИЯ.    УСТАНОВЛЕНИЕ    ПРЕЕМСТВА    МОСКОВСКОЙ ВЕЛИКОКНЯЖЕСКОЙ  ВЛАСТИ  В  ПРЯМОЙ  НИСХОДЯЩЕЙ  ЛИНИИ.   ВСТРЕЧА   ФАМИЛЬНЫХ СТРЕМЛЕНИЙ МОСКОВСКИХ КНЯЗЕЙ  С  НАРОДНЫМИ  НУЖДАМИ  ВЕЛИКОРОССИИ.  ЗНАЧЕНИЕ МОСКОВСКОЙ УСОБИЦЫ ПРИ ВАСИЛИИ ТЕМНОМ. ХАРАКТЕР МОСКОВСКИХ КНЯЗЕЙ.

ВЗАИМНЫЕ ОТНОШЕНИЯ МОСКОВСКИХ КНЯЗЕЙ. Начав изучать историю Московского княжества в XIV и в первой половине XV  в.,  мы  проследили  территориальные приобретения и рост политического и национального значения  его  князей.  Но это был лишь один из процессов, создавших силу Москвы,  -  процесс,  которым обозначались внешние успехи московских князей, распространение их владений и их влияния за  первоначальные  пределы  их  вотчины.  Но  территориальный  и национальный  рост  Московского  княжества  сопровождался  еще  политическим подъемом одного из его князей - того, который носил звание  великого  и  был признаваем старшим в московской княжеской семье. В то время когда Московское княжество вбирало в себя разъединенные части Русской земли, этот  фактически или фиктивно старший князь собирал  в  своих  руках  раздробленные  элементы верховной власти, и, как первый процесс  превратил  Московское  княжество  в национальное Русское государство, так результатом второго  было  превращение московского великого князя,  только  старшего,  по  званию  из  удельных,  в единственного, т. е. единодержавного, русского государя. В  то  время  когда Москва поднималась, поглощая другие  русские  княжества,  ее  великий  князь возвышался, подчиняя себе свою ближайшую братию, удельных московских князей. Это  подчинение  становилось   возможным   потому,   что   внешние   успехи, достигнутые.  Московским  княжеством,  наибольшей  долей  своей  доставались великому князю, который со своим  московским  уделом  соединял  обладание  и Владимирской  великокняжеской  областью.  Этот   второй   процесс,   которым обозначались внутренние политические успехи  Московского  княжества,  нам  и предстоит изучить. Чтобы лучше понять его, надо  еще  раз  представить  себе порядок княжеского владения, действовавший в  Московском,  как  и  в  других княжествах.  Следя  за  возвышением  Москвы,  мы  видим  на   первом   плане деятельность московского великого князя; но московский великий князь был  не единственным, а только старшим  из  московских  князей.  Вотчина  московских Даниловичей не была цельной владельческой единицей: подобно вотчинам  других княжеских линий, она представляла группу независимых удельных княжеств. В то время когда начиналась объединительная роль Москвы, в семье  ее  князей  еще вполне  действовали  старые  удельные  отношения.  Но  по  мере   того   как расширялись владения и внешнее  значение  Москвы,  изменялись  и  внутренние отношения между московским великим князем и его младшими удельными родичами, и изменялись в  пользу  первого.  Чтобы  изучить  ход  этого  изменения,  мы рассмотрим сначала порядок наследования, действовавший  в  семье  московских князей до половины XV в., и потом взаимные отношения князей -  сонаследников по владению.

ПОРЯДОК  НАСЛЕДОВАНИЯ.  Порядок  наследования,  действовавший  в  линии московских князей в XIV и XV вв., открывается из длинного ряда  дошедших  до нас их духовных грамот Начиная с Калиты и кончая Иваном  III,  почти  каждый московский князь оставлял после себя духовную; от некоторых осталось даже по две и по три духовных, так что за изучаемое время их  сохранилось  всего  до 16.  Это  довольно  обильный  материал  для  изучения  московского   порядка наследования. Самое появление этих грамот уже достаточно его  характеризует. Как вам известно, есть два порядка наследования: по закону или обычаю  и  по завещанию.  Первый  состоит  из  правил,  устанавливающих   однообразный   и обязательный переход имуществ независимо от усмотрения  наследователя,  хотя бы и вопреки его воле. Если у  московских  князей  наследование  всякий  раз определялось завещанием, значит, не существовало таких обязательных  обычных правил или устанавливались новые правила, не согласные с обычаем. Итак, воля завещателя - вот юридическое основание порядка наследования,  действовавшего в московском княжеском доме, как и в других линиях Всеволодова племени.  Это основание вполне отвечало юридической сущности удельного  владения,  которая заключалась в понятии о княжестве как личной собственности  князя-владельца. Если князь - личный собственник владеемого им удела, то и преемство владения могло определяться только личной волей владельца. Такой порядок  простирался лишь на вотчину и примыслы московских князей, делившиеся на уделы, но не  на Владимирскую  великокняжескую   волость,   которая,   по   старому   обычаю, доставалась старшему князю, а старшим теперь был тот, кого  признавал  таким хан. Наследниками, по московским духовным грамотам,  являются  прежде  всего сыновья завещателя, за отсутствием сыновей - его  братья,  наконец  -  жена, одна или с дочерьми, даже при сыновьях и братьях. Великий князь Иван  Калита разделил свою вотчину на четыре части,  из  которых  три  отдал  трем  своим сыновьям, а четвертую - второй своей жене с  дочерьми;  из  них  одна  и  по смерти матери продолжала владеть долей завещанного им совместного удела. Сын Калиты великий князь Семен, умирая бездетным, завещал весь  свой  удел  жене помимо братьев. Княгини-вдовы постоянно по завещанию участвуют в наследстве, хотя неодинаково с прямыми наследниками. Они получают от князей-завещателей, мужей  своих,  владения  двоякого  рода:  1)  опричнины,  т.  е.   владения, принадлежавшие им вполне, и 2) прожитки, которыми они пользовались лишь  "до своего живота", пожизненно. Это постоянное участие княгинь-вдов в наследстве в силу завещания составляло вторую черту  юридического  характера  удельного княжеского  владения  как  частной  собственности   владельца.   Еще   яснее вскрывается этот частноправовой характер удельного княжества в завещательном распорядке его частей между наследниками. Вотчина завещателя не делилась  по завещанию на сплошные пространства; в  разделе  господствовала  чрезвычайная чересполосность.  Причиною  этого  был  самый  способ  раздела.   Московское княжество  состояло   из   нескольких   пластов   или   разрядов   владений, различавшихся  между   собою   по   своему   хозяйственному   значению   или историческому происхождению. Эти разряды великий князь  Димитрий  Донской  в своей духовной перечисляет в таком порядке:  город  Москва,  дворцовые  села подмосковные,  дворцовые  села  в  чужих,   не   московских   уделах   и   в великокняжеской области Владимирской, затем  остальные  владения,  города  и сельские волости, притом сначала владения московские старинные  и,  наконец, позднейшие внемосковские приобретения. Каждый наследник получал особую  долю в каждом из этих разрядов московских владений, точно так же как  он  получал особую долю в каждом разряде движимого  имущества  завещателя.  Как  всякому сыну отец-завещатель назначал из своей домашней рухляди особую шапку, шубу и кафтан с кушаком, так каждый  наследник  получал  особый  жеребий  в  городе Москве и в подмосковных дворцовых селах, особую долю в старинных  московских владениях и в новых примыслах. Отсюда и происходила чересполосица княжеского владения. Безразличие в разделе  движимого  имущества,  домашней  рухляди  и вотчинных владений составляет третью черту в юридическом характере, с  каким является удельное владение в московских духовных. Князь-завещатель делил так чересполосно  свою  вотчину,   очевидно,   по   хозяйственным,   а   не   по государственным соображениям, по расчету своих семейных, а  не  общественных интересов. Он смотрел на свои владения только как на различные статьи своего хозяйства, а не как на целое общество, управляемое им во имя  общего  блага. Даже по своей форме духовные грамоты московских князей  совершенно  походили на завещания частных лиц того времени. Раскроем, например,  первую  духовную грамоту второго московского великого  князя  -  Ивана  Калиты,  составленную около 1327 г., когда он собирался  ехать  в  Орду.  Грамота  эта  начинается такими словами "Во имя отца и сына и святого духа се аз, грешный, худый  раб божий Иван, пишу душевную грамоту, идя в Орду,  никим  не  нужен  (никем  не принуждаемый), целым своим умом, в своем здоровьи. Аже бог что  розгадает  о моем животе, даю ряд сыном своим и княгине  своей.  Приказываю  сыном  своим отчину свою Москву, я се есмь им раздел учинил (т. е. город Москву  я  отдаю всем сыновьям вместе, а сверх того вот что даю им каждому  в  отдельности)". Затем перечисляются города, села и волости, составлявшие удел каждого  сына. Как завещания частных лиц совершались при свидетелях и скреплялись церковной властью, так и духовные  грамоты  московских  великих  князей  писались  при "послухах", которыми обыкновенно были их бояре, и  подписывались  московским митрополитом. Итак, основными  чертами  господствовавшего  среди  московских князей порядка наследования были: личная воля  завещателя  как  единственное основание этого порядка, участие в  разделе  наследства  всех  членов  семьи князя-завещателя,  не  исключая  жены  и  дочерей,  и  видимое   юридическое безразличие  движимого  и  недвижимого   имущества,   домашней   рухляди   и территориальных владений.

ДВИЖИМОЕ И ВОТЧИНА В ЗАВЕЩАНИЯХ. Из всех этих черт  вас  может  смутить преимущественно это безразличие как признак грубости общественного сознания. Но необходимо осторожно всматриваться в изучаемые старинные документы, чтобы не ошибиться в понимании людей, их составлявших. И Калита, конечно, понимал, что владеть Москвой с ее населением далеко  не  то  же,  что  владеть  своим сундуком с его содержимым. Понимание этого так  просто  само  по  себе,  что трудно отказать в нем кому-либо, даже людям XIV в. Калита различал  в  своем лице владельца и властелина,  собственника  и  правителя.  Он  считал  своей личной собственностью  землю  под  городом  Москвой  с  ее  угодьями,  право возводить на это земле постройки, промышлять и  торговать  или  за  все  это брать пошлины. Всем этим он и  распоряжается  в  своих  духовных  наравне  с платьем и посудой.  Но  он  еще  судил  и  наказывал  обывателей  Москвы  за преступления и проступки, разбирал их иски,  издавал  обязательные  для  них распоряжения с целью поддержания общественного порядка, облагал  их  сборами на общественные нужды, например данью для уплаты ордынского выхода.  Все  он считал не своей собственностью, а делом властелина,  от  бога  поставленного "люди  своя  уймати  от  лихого  обычая",  как  писал  потом  преп.   Кирилл Белозерский одному из удельных московских князей. Потому Калита ничего и  не говорит об этих державных правах в своих духовных:  эти  грамоты  -  частные завещательные  распоряжения,  а  не  земские  уставы.  И  великого  княжения Владимирского, где московские князья были только правителями, они не вносили в свои духовные, пока с Димитрия Донского не стали  присвоять  его  себе  на вотчинном праве. Наследовались по завещанию вещи, хозяйства, а не лица и  не общества как политические союзы, которые и тогда отличались от хозяйственных статей. И все-таки московского князя по  рассматриваемым  духовным  грамотам нельзя признать государем в настоящем  политическом  смысле  слова  по  двум причинам: пространство Московского княжества считалось вотчиной его  князей, а  не  государственной  территорией;  державные   права   их,   составляющие содержание верховной власти,  дробились  и  отчуждались  вместе  с  вотчиной наравне  с  хозяйственными  статьями.  У  этих   князей   нельзя   отвергать присутствия государственных понятий, но понятий, еще  не  успевших  получить форм и средств  действия,  которые  соответствовали  бы  их  природе.  Итак, указанное  безразличие  движимого  и  недвижимого  имущества  в   завещаниях московских князей характеризует не столько их общественное сознание, сколько их владельческие привычки,  еще  не  освободившиеся  от  удельного  смешения владения с управлением.

КНЯЖЕСКОЕ НАСЛЕДОВАНИЕ И ОБЫЧАЙ. Если в московском князе XIV - XV  вв., даже великом князе, было так много частного владельца,  закрывавшего  в  нем собою  государя,  то  можно  спросить:  как  относился   устанавливаемый   в московских княжеских завещаниях порядок наследования к юридическому  обычаю, действовавшему в частном общежитии Древней Руси, в ее  гражданском  обороте? Об этом всего удобнее было бы судить по случаям законного  наследования;  но такого случая с  достаточно  выясненными  обстоятельствами  не  встречаем  в московском княжеском доме изучаемого времени. В духовных  грамотах  видим  и сходства, и отступления  от  этого  обычая.  Княгини  сверх  назначаемой  их мужьями-завещателями опричнины получают еще в пожизненное владение  доли  из уделов своих сыновей вполне согласно с Русской Правдой, по которой вдове  "у своих детей взяти часть", подразумевается, "до живота", а что  ей  дал  муж, тому она "госпожа", т. е. полная собственница. Точно так же не  встречаем  в московских духовных случая участия  в  наследстве  братьев  при  детях,  как вообще не было обычно в Древней Руси призывать  боковых  наследников,  когда есть прямые. Но в тех же  духовных  жены  и  дочери  являются  наследницами, притом иногда на праве полной собственности, при сыновьях и братьях  вопреки древнерусскому обычаю. Значит, наследование по завещанию у московских князей не вполне  совпадало  с  наследованием  по  закону.  Это  разногласие  можно объяснить семейными соображениями, подобными тем, какие побуждали московских князей вопреки удельному началу строгой раздельности владения завещать город Москву не одному, именно старшему, а всем сыновьям, однако с разделением  на отдельные участки. При общем стремлении  удельных  князей  к  обособлению  и взаимному отчуждению отцы хотели, чтобы сыновья  чаще  встречались  в  общем фамильном гнезде, у могил родителей, и не забывали, что они дети одного отца и одной матери.

ОТНОШЕНИЯ  КНЯЗЕЙ  ПО  РОДСТВУ  И  ВЛАДЕНИЮ.  Теперь  посмотрим,  какие отношения  устанавливались  между  князьями-сонаследниками,  когда  закрывал глаза  их  отец-завещатель  и  они  вступали  во  владение  доставшимися  им участками  отцовой  вотчины.  Эти  отношения  можно  изучить  по  договорным грамотам московских князей, которых также дошло до нас несколько десятков от XIV и XV вв. По  этим  грамотам  каждый  князь-сонаследник  является  полным хозяином доставшегося ему удела; он владеет им вполне независимо, как владел своей отчиной его отец. Формулой этой  независимости  можно  признать  слова великого князя  Димитрия  Донского  в  договорной  его  грамоте  1388  г.  с двоюродным братом,  удельным  князем  серпуховским  Владимиром  Андреевичем: "Тобе знати своя отчина, а мне знати своя отчина". На основании этой формулы и определяются взаимные отношения князей - сонаследников по владению. Каждый князь обязывался  не  вмешиваться  в  удельные  дела  другого,  не  мог  без разрешения владельца приобретать земли  в  чужом  уделе,  не  мог  даже  без позволения местного владельца проехать через его владения "на  свою  утеху", т. е. на охоту. Но при изложенном порядке  раздела  княжеских  вотчин  между наследниками и при частных способах приобретения земель князьями обыкновеннобывало так, что один князь владел селами и  деревнями  в  уделе  другого.  У таких владений являлось два владельца, как  бы  сказать  территориальный,  и личный. Положение таких сел определялось условием договорных грамот, которое имело характер обычного правила: "судом и данью тянуть по земле и по  воде", т. е. такие села были подсудны и платили  дань,  прямой  поземельный  налог, местному территориальному владельцу, в уделе которого они находились,  а  не своему князю-собственнику, который довольствовался получением с них частного владельческого оброка. Впрочем, и это правило допускало  исключение:  иногда села князя, находившиеся в чужом  уделе,  только  данью  тянули  к  местному территориальному владельцу, а по суду зависели от своего князя-собственника. Итак, каждый удельный князь был  независимым  владельцем  своего  удела.  Но легко понять, что удельные князья известной княжеской линии не  могли  стать вполне  чуждыми  друг  Другу  владельцами  потому  уже,  что  были   близкие родственники друг другу. Обыкновенно это были родные или  двоюродные  братья либо дяди с племянниками. Родственная близость устанавливала между  князьями известные невольные  связи.  Подчиняясь  этой  близости,  они  в  договорных грамотах обыкновенно обязывались "быть всем за один до живота".  Согласно  с заветом отца, приказывавшего старшему сыну молодшую его братию, чтобы он  по бозе был ей "печальник", попечитель,  младшие  удельные  князья  обязывались чтить старшего вместо отца, старший обязывался  держать  младших  братьев  в братстве без обиды  и  заботиться  о  детях  их,  если  они  осиротеют.  При торжестве семейных отношений над родовыми между удельными князьями  особенно важное  значение  в  княжеской   семье   получала   вдова-мать.   Завещатели приказывали детям слушаться во всем своей матери, ни в чем не  выступать  из ее воли, чтить ее вместо отца. Но легко видеть, что все это  родственные,  а не владельческие  отношения,  скорее  нравственные  заветы  или  благодушные обещания, чем действительные политические обязательства. Родство  завязывало и владельческие отношения: пожизненные владения вдовы по смерти ее  делились между ее сыновьями или внуками; свекрови обыкновенно завещали свои опричнины снохам, матери - сыновьям и т. п. Но  это  были  частные  гражданские  и  не всегда  обязательные  отношения.  Существовали  ли  какие-либо  обязательные отношения по  владению  с  характером  политических  связей?  По  договорным грамотам московских князей XIV и первой  половины  XV  в.,  старший  великий князь в силу только своего старшинства не имел постоянного обязательного, т.е. политического, авторитета для младших своих родичей, не наделял, не судил их, как прежде, если это не были его дети. Притом тогда не существовало  уже на Руси и единого великого князя. С  развитием  удельного  порядка  владения разделилось  и  великокняжеское  достоинство.  Князья,  владетели  тогдашней Северной Руси, принадлежали к  различным  княжеским  линиям,  большая  часть которых шла от Всеволода III суздальского.  Каждая  обособившаяся  княжеская линия заводила своего великого князя: у князей  тверских  был  свой  великий князь, свой у ростовских, ярославских, рязанских и в других линиях.  Правда, первым из этих великих князей, старейшим  из  старших,  можно  было  считать великого князя московского, потому что с Ивана Калиты он владел непрерывно и великокняжеской  Владимирской  областью,  которая  в  XIII  в.  была   общим достоянием Всеволодова племени и  которою  по  очереди  владели  старшие  из Всеволодовичей. Но в XIV в. под влиянием  начал,  на  которых  был  построен удельный порядок владения, и Владимирское великое  княжество  утратило  свой прежний родовой характер. В духовной своей 1389 г.  великий  князь  Димитрий Донской благословил своего старшего сына этим княжением как своею отчиной, а внук  его  Василий  Темный  включил  Владимирскую  область  в  состав  своей наследственной московской вотчины.  Так  исчез  последний  остаток  прежнего нераздельного  княжеского  владения.  Постоянных  политических   связей   по владению между князьями старшими и младшими в  каждой  линии,  как  и  между князьями разных  линий,  не  существовало,  судя  по  договорным  московским грамотам; завязывались  лишь  связи  временные,  семейные,  как  пожизненное обеспечение матери и  т.  п.  Димитрий  Донской  в  своей  духовной  впервые установил некоторую солидарность по  владению  между  своими  сыновьями,  но случайного характера, стеснив  право  бездетного  сына  распоряжаться  своим уделом на случай смерти: выморочный удел делится между  остальными  братьями умершего по усмотрению княгини-матери; только удел старшего брата, великого. князя, в таком случае безраздельно переходит  к  следующему  брату,  а  удел последнего мать делит  между  наличными  сыновьями.  Такие  же  временные  и случайные связи возникали из потребностей внешней обороны и из  отношений  к Орде. В  интересах  внешней  безопасности  князья-родственники,  обыкновенно ближайшие, составляли наступательный и оборонительный союз друг с другом.  В договорных грамотах младшие удельные князья говорили своему старшему:  "Бытии тобе с нами, а нам с тобою". Великий князь обязывался не заключать договоров без  ведома  младших  и  наоборот.  Великий  князь  и  младшие  его   родичи обязывались иметь общих друзей и общих врагов.  Старший  говорил  в  грамоте младшим: "Сяду я на коня (пойду в поход), и вам садиться на коней;  когда  я сам не пойду, а вас пошлю, вам итти без ослушания". Но  это  были  временные соглашения,   какие   заключаются   между   независимыми   владельцами    по международному праву. Потому условия  эти  изменялись  с  каждым  поколением князей, даже с каждой переменой в  наличном  составе  княжеского  союза  или просто с изменением обстоятельств.  Благодаря  этой  изменчивости  княжеских отношений до нас и дошло такое множество договорных  грамот.  Великий  князь Василий Темный только с  двоюродными  братьями  своими,  удельными  князьями можайскими Иваном и Михаилом Андреевичами,  заключил  в  продолжение  своего княжения 17 договоров;  еще  более  договоров  пришлось  заключить  тому  же великому князю со своим дядей Юрием галицким и его сыновьями Василием  Косым и Димитрием Красным.  Другой  ряд  владельческих  отношений  между  князьями завязывался под влиянием их зависимости от Орды. Ордынский хан,  как  я  уже говорил, сначала собирал дань с Русской  земли  посредством  своих  агентов, потом нашел более удобным поручать сбор этой дани великим  князьям  русским. Каждый великий князь собирал татарскую контрибуцию, выход, с удельных князей своей линии и доставлял ее в Орду; Калите поручено было собирать дань даже с князей других линий. Этим  преимуществом,  которое  давало  великим  князьям возможность держать в зависимости князей удельных, первые очень  дорожили  и старались не допускать младших родичей до непосредственных сношений с Ордой. Это стремление выражалось в договорных княжеских грамотах  словами  великого князя, обращенными к удельным: "...мне знать Орду, а тобе  Орды  не  знать". Финансовая  зависимость  удельных  князей  от  великого  со  временем  могла превратиться в зависимость политическую. Но князья очень хорошо помнили, что эта связь навязана им извне, и твердо стояли на той мысли,  что  она  должна исчезнуть с исчезновением этой  сторонней  силы.  Вот  почему  в  упомянутом договоре Димитрия Донского  с  серпуховским  удельным  князем  мы  встречаем условие: "...оже ны бог избавит, ослобит от Орды, ино мне два жеребья  дани, а тобе треть", т. е. великий князь будет удерживать свои две трети ордынской дани в своих руках, а удельный - свою  треть  в  своих.  Значит,  московские князья предполагали, что, как скоро спадет татарское иго, должна исчезнуть и финансовая  зависимость  удельных  князей  от   великого.   Таким   образом, рассматривая договорные  грамоты  XIV  и  XV  вв.,  мы  не  находим  никакой постоянной  политической  связи,  которая  подчиняла  бы   удельных   князей великому.  При  таких  отношениях  каким  же   способом   могла   завязаться политическая  зависимость  удельных  князей   от   великого?   Вот   вопрос, разрешением   которого    вскрывается    процесс    образования    верховной государственной власти в Московском княжестве.

ДОГОВОРНЫЕ  ГРАМОТЫ  НЕ  ОТВЕЧАЮТ  ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ.   Для   изучающего взаимные отношения московских князей XIV и XV вв. их  договорные  грамоты  - довольно коварный источник. Изложенные условия  их  уже  не  соответствовали современной  им  действительности.  С  этой  стороны  московские  договорные грамоты  представляют  в  некотором  смысле  исторический  анахронизм:   они воспроизводят княжеские отношения, несомненно действовавшие некогда,  именно в первую пору удельного порядка, в ХIII и разве в начале XIV в., не позднее. С тех пор как Москва начала  приобретать  решительный  перевес  над  другими княжествами, эти условия скоро устарели и повторялись в договорных грамотах, как   затверженные   формулы,   по   старой   памяти,   вследствие   обычной неповоротливости мышления канцелярий, их неуменья поспевать за жизнью.  Этот недостаток разделяли со своими дьяками и сами князья. Вот опасность, которая грозит  исследователю  договорных  грамот.   Эта   отсталость   понятий   от действительности выступает в княжеских договорах особенно  явственно.  Здесь северные князья XIV в. продолжают говорить языком родства,  каким  их  южные предки XI - XII вв.  определяли  свои  взаимные  отношения.  Но  родственные выражения имеют чисто условный смысл. Удельный дядя, старший,  но  слабейший князь, обязуется считать младшего родича,  племянника,  но  великого  князя, своим старшим  братом;  степенями  родства  измеряется  неравенство  силы  и власти. Для новых отношений еще не были  найдены  подходящие  слова,  и  эти отношения  ушли  от  ходячих  понятий,  значит,  были   созданы   условиями, действовавшими помимо сознания людей, захваченных их действием.

УСИЛЕНИЕ  СТАРШЕГО  НАСЛЕДНИКА.  Действительные  отношения   московских князей с Димитрия Донского  или  даже  при  ближайших  его  предшественниках становились уже на другие основания. Под прикрытием  терминологии  условного родства   и   началось   постепенное   превращение   удельных   князей    из самостоятельных владельцев в слуг своего условно или действительно  старшего родича, великого князя. Великий князь московский, как мы видели,  приобретал все большее преобладание над удельными младшими родичами. Любопытно, что это преобладание старшего великого князя, разрушившее  потом  удельный  порядок, создавалось из условий этого же самого  порядка.  Мы  видели  из  московских духовных  грамот,  что  порядок  наследования  в  среде  московских   князей определялся  исключительно  личной  волей  завещателя.  Но  эти   завещатели постепенно выработали и усвоили себе известные достоянные правила,  которыми они руководились в разделе своей  вотчины  между  наследниками.  Так  уже  с первой московской духовной грамоты, написанной Иваном Калитой,  мы  замечаем стремление московских князей-завещателей делить  свою  вотчину  на  неравные части: размеры каждой части соответствовали степени старшинства  получавшего ее наследника.  Чем  старше  был  наследник,  тем  большая  доля  наследства доставалась ему. В этом неравенстве раздела, очевидно,  сказывалось  смутное воспоминание о некогда действовавшем  между  князьями  порядке  владения  по очереди старшинства. Но и в этом случае старое предание припомнилось, потому что отвечало семейным соображениям: старший сын после  отца  становился  для младших своих  братьев  вместо  отца,  а  потому  должен  быть  сильнее  их. Благодаря  этому  обычаю,  усвоенному  московскими   завещателями,   старший наследник, т. в.. старший сын завещателя, получал из  отцовского  наследства большую долю сравнительно с младшими братьями-сонаследниками.  Этот  излишек давался ему "на старейший путь", т. е.  по  праву  старшинства.  Сначала  он является очень малозначительным, состоит из немногих лишних городов или сел, из нескольких лишних доходов; но с завещания Димитрия Донского этот  излишек на старейший  путь  получает  все  большие  размеры.  По  духовной  Димитрия Донского владения его были разделены между пятью его сыновьями;  в  духовной определяется и  доходность  каждого  удела.  Завещатель  указывает,  сколько должен вносить каждый из его  наследников  в  состав  каждой  тысячи  рублей ордынской  дани.  Очевидно,  взнос   каждого   наследника   соразмерялся   с доходностью его удела. Старший  сын  -  великий  князь  Василий  должен  был вносить в состав тысячи не пятую часть, а 342 рубля, т. е. больше трети всей суммы.  После  Димитрия  Донского  с  каждым  поколением  излишек   старшего наследника на старейший путь растет все  более.  Возьмем  духовную  великого князя Василия Темного, составленную в 1462 г. Василий  также  разделил  свою вотчину между пятью сыновьями. Старшему - великому князю Ивану он дал одному 14 городов с уездами, притом самых значительных, а остальным сыновьям,  всем вместе, только 11 или 12. Чтобы еще яснее представить себе этот процесс,  мы перейдем за  пределы  изучаемого  периода  и  перелистаем  духовную  грамоту великого князя Ивана III, составленную около 1504 г. Иван III разделил  свою вотчину также между пятью сыновьями.  Старшему  из  наследников  -  великому князю Василию он отказал одному 66  городов  с  уездами,  а  всем  остальным вместе только 30. И этот завещатель определяет  долю  каждого  наследника  в составе каждой тысячи рублей на ордынские расходы.  Великий  князь,  старший наследник, один должен был вносить в тысячу 717 рублей, т. е  около  4  всей суммы,  почти  втрое  больше,  чем  все  младшие  братья  вместе.  К  такому результату привел рано усвоенный московскими  завещателями  обычай  нарушать равенство раздела вотчины между  наследниками  в  пользу  старшего  из  них. Излишек на старейший путь, сначала столь  мало  заметный,  в  начале  XV  в. достиг таких  размеров,  которые  давали  старшему.  наследнику  решительное материальное преобладание над младшими. Князья-завещатели не давали  старшим сыновьям никаких лишних политических прав, не ставили их младших  братьев  в прямую политическую от них зависимость; но они постепенно сосредоточивали  в руках старшего наследника такую массу владельческих средств, которая  давала им  возможность  подчинить  себе  младших  удельных  родичей  и  без  лишних политических прав. Таким чисто материальным, имущественным  преобладанием  и положено было основание  политической  власти  московского  великого  князя, старшего   наследника.   Посредством    такого    вотчинного    фактического преобладания, без политических преимуществ, этот великий князь и превратился в государя не только для простых обывателей  московских  уделов,  но  и  для самих  удельных  князей.  Значит,   политическая   власть   великого   князя московского, уничтожившая потом удельный порядок  владения,  создавалась  из условий  этого  же  самого  порядка,  при  помощи  права  князей-завещателей располагать своими вотчинами по личному усмотрению.

ФОРМЫ  ПОДЧИНЕНИЯ  МЛАДШИХ   КНЯЗЕЙ.   Усиление   старшего   наследника посредством  старейшего  пути  сопровождалось  в  Москве,  как  и  в  Твери, стремлением  сильнейших  подчинять  себе  слабейших  удельных  князей.   Это подчинение  по  обстоятельствам   принимало   различные   формы,   достигало неодинаковых степеней  зависимости.  Простейшую  форму  представляла  личная служба удельного князя великому по договору. Эту форму встречаем в  договоре Димитрия Донского с двоюродным братом Владимиром серпуховским 1362 г.: здесь удельный князь, оставаясь независимым в  своем  уделе,  обязывается  служить великому без ослушания "по згадце" - по обоюдному договору, а великий  князь -  "кормить",  вознаграждать  слугу   по   его   службе.   Здесь   служебное обязательство нисколько не связывается с удельным  владением  слуги.  Другую форму представляло положение окупных князей, у которых великий князь покупал их уделы, оставляя за ними пользование их  бывшими  вотчинами  с  известными служебными обязательствами. Так поступил Калита  с  князьями  белозерским  и галицким, Василий Темный - с ростовскими:  здесь  владельческая  зависимость была источником служебных обязательств. В подобном  положении  находились  и князья, у которых великий князь отнимал уделы, но  самих  принимал  на  свою службу, возвращая под ее условием  отнятые  вотчины  или  части  их  в  виде пожалования. В  такое  положение  стали  князья  стародубские  при  Донском, тарусские и муромские -  при  его  сыне  Василии.  Наконец,  великие  князья стремились подчинить себе удельных в силу общего принципиального требования, чтобы удельные князья повиновались великому именно потому, что они удельные, - повиновались, обеспечивая повиновение своими вотчинами. Самое  решительное выражение этого требования встречаем в  договоре  великого  князя  тверского Бориса Александровича с Витовтом 1427 г.: все князья тверские, дяди, братья, племянники великого князя, обязаны быть у него в послушании; он  волен  кого жаловать, кого казнить; кто  из  них  вступит  в  службу  к  другому  князю, лишается своей  вотчины.  На  подобных  условиях  с  некоторыми  изменениями подчинились Василию  Темному  князья  суздальские.  Здесь  вотчины  удельных князей не отнимались и не покупались, а князья сами по договору отказывались от них и получали их обратно как пожалование;  в  отличие  от  второй  формы подчинения   здесь   служебные    обязательства    становились    источником владельческой зависимости; но в отличие от первой  формы  служебный  договор обеспечивался уделом, служебные отношения связывались с.  владельческими.  В Московском княжестве две последние формы зависимости удельных  князей  нашли особенно успешное применение, и Василий Темный в конце своего княжения мог с некоторым преувеличением сказать новгородскому владыке, что ему дана  власть над  всеми  князьями  русскими.  Мы  проследили   два   процесса,   которыми создавалось политическое и национальное значение Московского княжества и его старшего князя. Один процесс расширял территорию  и  внешнее  влияние  этого княжества, другой собирал элементы  верховной  власти  в  лице  старшего  из московских  князей.  Эти  успехи  были  закреплены  встречей   благоприятных условий, выпавших на долю этих князей и поддержавших действие первоначальных причин усиления Москвы.

ВЛИЯНИЕ ТАТАРСКОГО  ИГА.  Прежде  всего  татары  стали  в  отношение  к порабощенной ими Руси, устранявшее или облегчавшее многие затруднения, какие создавали себе и своей стране  северно-русские  князья.  Ордынские  ханы  не навязывали Руси каких-либо своих порядков, довольствуясь данью,  даже  плохо вникали в порядок, там действовавший. Да и  трудно  было  вникнуть  в  него, потому что в отношениях  между  тамошними  князьями  нельзя  было  усмотреть никакого порядка. С этой стороны верхневолжские Всеволодовичи стояли гораздо ниже своих предков, днепровских Ярославичей. У тех мелькали в  головах  хоть шаткие идеи старшинства и земского долга;  эти  идеи  иногда  направляли  их отношения и сообщали  им  хотя  бы  тень  права.  Всеволодовичи  XIII  в.  в большинстве плохо помнили старое родовое и земское  предание  и  еще  меньше чтили его, были свободны от чувства  родства  и  общественного  долга.  Юрий московский в Орде возмутил даже татар  своим  родственным  бесчувствием  при виде изуродованного трупа Михаила тверского, валявшегося нагим у палатки.  В опустошенном  общественном  сознании  оставалось  место  только   инстинктам самосохранения  и  захвата.  Только  образ  Александра  Невского   несколько прикрывал ужас одичания и братского озлобления, слишком часто прорывавшегося в  среде  русских  правителей,  родных  или  двоюродных  братьев,  дядей   и племянников. Если бы они были предоставлены вполне самим себе, они  разнесли бы свою Русь на бессвязные, вечно враждующие между собою удельные  лоскутья. Но княжества тогдашней Северной Руси были  не  самостоятельные  владения,  а даннические "улусы" татар; их князья звались холопами "вольного  царя",  как величали у нас ордынского  хана.  Власть  этого  хана  давала  хотя  призрак единства мельчавшим и взаимно отчуждавшимся вотчинным углам русских  князей. Правда, и в волжском  Сарае  напрасно  было  искать  права.  Великокняжеский владимирский стол был там предметом торга  и  переторжки;  покупной  ханский ярлык покрывал всякую неправду. Но обижаемый не всегда  тотчас  хватался  за оружие, а ехал искать защиты у хана, и не всегда безуспешно. Гроза  ханского гнева  сдерживала  забияк;  милостью,  т.  е.  произволом,   хана   не   раз предупреждалась или останавливалась  опустошительная  усобица.  Власть  хана была грубым  татарским  ножом,  разрезавшим  узлы,  в  какие  умели  потомки Всеволода III запутывать дела своей земли.  Русские  летописцы  не  напрасно называли  поганых  агарян  батогом  божиим,  вразумляющим  грешников,  чтобы привести их на путь покаяния. Всех удачнее пользовались этим батогом великие князья московские против своей братии. Особенно явственно  обнаружилось  это во время единственной московской усобицы, разыгравшейся в  княжение  Василия Темного. Эта усобица произошла вследствие притязания князя  Юрия  галицкого, дяди Василиева, занять великокняжеский  стол  мимо  племянника.  Этот  дядя, опираясь на свое старшинство и ссылаясь на духовную  своего  отца,  Димитрия Донского, не хотел признать старшим десятилетнего племянника  и  в  1431  г. поехал в Орду тягаться с ним. Успех Юрьева  притязания  перенес  бы  великое княжение в другую линию московского княжеского дома, расстроил  бы  порядки, заводившиеся Москвой целое столетие,  и  грозил  бесконечной  усобицей.  Хан рассек  узел:  отуманенный  льстиво-насмешливою  речью  ловкого  московского боярина Всеволожского, доказывавшего,  что  источник  права  -  его  ханская милость, а не  старые  летописцы  и  не  мертвые  грамоты  (т.  е.  духовная Донского), хан решил дело в пользу Василия.

ПРЕЕМСТВО В  ПРЯМОЙ  НИСХОДЯЩЕЙ  ЛИНИИ.  Другое  благоприятное  условие заключалось в новом  порядке  преемства  великокняжеской  власти.  Значение, какое приобретало Московское  княжество  своими  успехами,  все  доставалось великому  князю,  старшему  из  московских  князей,  который  сверх   своего московского удела владел еще великокняжеской Владимирской областью. С  Ивана Калиты в продолжение ста лет таким великим князем  становился  почти  всегда старший сын предшествовавшего великого князя, у  которого  в  минуту  смерти обыкновенно не  оказывалось  налицо  младших  братьев.  Случилось  так,  что московский княжеский дом  не  разрастался  в  боковые  ветви,  младшие  дяди вовремя уходили со сцены, не становясь поперек дороги  старшим  племянникам. Потому переход великокняжеского достоинства в  нисходящей  линии  до  смерти Калитина правнука великого князя Василия Димитриевича не вызывал спора среди московских князей, а князьям других линий, соперничавшим с  московскими,  ни суздальским, ни тверским, не  удалось  перебить  у  них  великого  княжения. Случайность, повторяясь,  становится  прецедентом,  который  силой  привычки превращается в обязательное требование, в  правило.  Неоспариваемый  переход великокняжеской  власти  от  отца  к  сыну,  повторявшийся   в   продолжение нескольких поколений, стал, по выражению летописи, "отчеством  и  дедством", обычаем, освященным примерами отцов и  дедов,  на  который  общество  начало смотреть как на правильный порядок, забывая о прежнем порядке  преемства  по старшинству. И это условие резко вскрылось  в  той  же  московской  усобице. Продолженная по смерти Юрия  его  сыновьями,  она  взволновала  все  русское общество, руководящие классы которого - духовенство, князья, бояре и  другие служилые люди - решительно стали за Василия. Галицкие князья встречены  были в Москве как чужие  и  как  похитители  чужого,  и  чувствовали  себя  здесь одиноко,  окруженные  недоверием  и  недоброжелательством.  Когда  сын  Юрия Шемяка, по смерти отца наследник его  притязаний,  нарушил  свой  договор  с Василием, последний отдал дело на суд духовенства. Духовный  собор  из  пяти епископов с несколькими архимандритами (тогда не было митрополита на Руси) в 1447 г. обратился к нарушителю договора с грозным посланием, и здесь иерархи высказали свой взгляд на политический порядок, какой должен существовать  на Руси. Духовенство решительно восстало против  притязаний  Шемякина  отца  на великокняжеский стол, признавая исключительное право на него за племянником, старшим   сыном   предшествовавшего   великого   князя.   Притязание   Юрия, помыслившего беззаконно о великом княжении,  послание  сравнивает  с  грехом праотца  Адама,  возымевшего  желание  "равнобожества",  внушенное  сатаной. "Сколько трудов  понес  отец  твой,  -  писали  владыки,  -  сколько  истомы потерпело от него христианство, но великокняжеского  стола  он  все-таки  не получил, чего ему не  дано  богом,  ни  земскою  изначала  пошлиной".  Итак, духовенство    считало    единственно    правильным    порядком    преемство великокняжеского стола в нисходящей линии, а не  по  очереди  старшинства  и даже наперекор истории признавало такой порядок исконной  земской  пошлиной, т. е. старинным обычаем Русской земли. Этот новый порядок пролагал дорогу  к установлению единовластия, усиливая одну прямую  старшую  линию  московского княжеского дома, устраняя и ослабляя  боковые  младшие.  И  усобица  еще  не кончилась, а глава русской иерархии уже провозглашал единовластие  законного московского  великого  князя  совершившимся  фактом,  пред  которым  обязано преклониться все русское общество, и князья, и простые люди. Новопосвященный митрополит  Иона  в  известительном  окружном  послании  1448  г.  о   своем посвящении призывает  князей,  панов,  бояр,  воевод  и  все  христоименитое "людство" бить челом своему господарю великому князю Василию, отдаться в его волю; если же они этого не сделают и допустят Шемяку возобновить усобицу,  с них взыщется вся пролитая кровь христианская, в  земле  их  никто  не  будет больше зваться христианином, ни один священник не будет священствовать,  все церкви божии будут затворены.

МОСКОВСКИЕ КНЯЗЬЯ И ВЕЛИКОРОССИЯ.  В  деятельной  поддержке,  оказанной обществом во время усобицы новому порядку преемства великокняжеской  власти, сказалось самое  важное  условие,  упрочившее  политические  и  национальные успехи Московского княжества. Как скоро из среды  удельных  князей  поднялся один с такими средствами, какими обладал, со  стремлениями,  какие  проводил преемственный  ряд   великих   князей   московских,   вокруг   него   начали сосредоточиваться   политические   помыслы   и   народные   интересы   всего севернорусского населения. Это население ждало такого вождя, и это  ожидание шумно проявилось в усобице. Здесь фамильные усилия московских великих князей встретились с народными  нуждами  и  стремлениями.  Первоначальной  движущей пружиной деятельности этих князей был династический интерес, во имя которого шло и внешнее усиление их княжества, и внутреннее  сосредоточение  власти  в одном лице. Но этот фамильный своекорыстный интерес был живо поддержан  всем населением Северной Руси с духовенством во главе, лишь только  почувствовали здесь,  что  он  совпадает  с  "общим  добром  всего  нашего   православного христианства", как писал в  одном  послании  тот  же  митрополит  Иона.  Эта поддержка объясняется фактом, незаметно совершившимся в  Северной  Руси  под шум княжеских усобиц и татарских погромов. Мы  знаем,  какие  обстоятельства заставили массу русского населения передвинуться из старой днепровской  Руси в область  верхней  Волги.  Это  передвижение  сопровождалось  раздроблением народных  сил,  выразившимся  в  удельном  дроблении  верхневолжской   Руси. Очутившись в новых условиях, в  непривычной  обстановке,  среди  чуждого  им туземного населения, пришельцы с юга не могли ни  восстановить  старого,  ни скоро установить нового общего порядка и рассыпались по  многочисленным  все мельчавшим  уделам.  Но  они  не  смыкались  в  замкнутые   удельные   миры, отчужденные друг от друга, как  были  отчуждены  удельные  князья.  Народное брожение продолжалось, и сами  князья  поддерживали  его  своими  усобицами: летописи прямо говорят,  что  ссоры  тверских  и  других  князей  заставляли обывателей их княжеств уходить в более спокойные края.  А  с  конца  XIV  в. поднялось усиленное переселенческое движение  из  междуречья  на  север,  за Волгу. Размещаясь мелкими поселками, ведя более двух веков дробную работу по  местам, но при сходных экономических и юридических условиях, переселенцы  со временем сложились всюду в сходные общественные типы, освоились между собою, выработали  на  значительных  пространствах  известные  взаимные   связи   и отношения, юридический быт и  хозяйственный  оборот,  нравы,  ассимилировали окрестных инородцев,  и  из  всех  этих  этнографических  элементов,  прежде рассыпанных  и  разъединенных,  к  половине  XV   в.   среди   политического раздробления сложилась новая национальная формация. Так завязалась и окрепла в составе русского населения целая плотная народность - великорусское племя. Оно складывалось тяжело и терпеливо. В продолжение 234  лет  (1228  -  1462) Северная Русь вынесла 90 внутренних усобиц и до 160 внешних войн при  частых поветриях, неурожаях и неисчислимых пожарах. Выросши среди  внешних  гроз  и внутренних бед, быстро уничтожавших плоды  многолетней  кропотливой  работы, оно чувствовало потребность в политическом сосредоточении своих неустроенных сил, в твердом государственном порядке, чтобы выйти из удельной неурядицы  и татарского  порабощения.  Эта  потребность  и   была   новой   скрытой,   но могущественной причиной успехов великого князя московского, присоединившейся к   первоначальным   и   основным,   какими   были:   экономические   выгоды географического положения города Москвы и Московского  княжества,  церковное значение,  приобретенное  Москвой  при  содействии  того   же   условия,   и согласованный с обстоятельствами времени образ действий  московских  князей, внушенный их генеалогическим положением.

ЗНАЧЕНИЕ  МОСКОВСКОЙ   УСОБИЦЫ.   Той   же   потребностью   объясняется неожиданный и чрезвычайно важный для Северной Руси исход московской усобицы. Начав княжение чуть не ребенком, мягкий  и  благодушный  Василий,  казалось, совсем не годился для боевой роли, какая ему была суждена. Не  раз  побитый, ограбленный  и  заточенный,  наконец,  ослепленный,  он,  однако,  вышел  из19-летней борьбы с приобретениями, которые далеко оставили за собою все, что заработали продолжительными усилиями его отец и дед.  Когда  он  вступал  на спорный великокняжеский стол, московская вотчина  была  разделена  на  целый десяток уделов, а когда он писал свою духовную, вся эта вотчина была  в  его руках,  кроме  половины  одного  из  прежних  уделов   (верейская   половина Можайского княжества). Сверх того, ему принадлежало  Суздальское  княжество, вотчичи которого  служили  ему  или  бегали  по  чужим  странам,  московские наместники сидели по рязанским городам, Новгород Великий  и  Вятка  были  во всей его воле. Наконец,  он  не  только  благословил  своего  старшего  сына великим княжением, что еще колебался сделать его отец, но  и  прямо  включил великокняжескую область в состав своей наследственной вотчины. Такие  успехи достались Темному потому, что все влиятельное, мыслящее и благонамеренное  в русском обществе стало  за  него,  за  преемство  великокняжеской  власти  в нисходящей линии.  Приверженцы  Василия  не  давали  покоя  его  соперникам, донимали их жалобами, протестами и происками, брали на свою душу его клятвы, пустили в дело на его  защиту  все  материальные  и  нравственные  средства,  какими располагали. Внук Донского попал в такое счастливое положение, не  им созданное, а им только унаследованное, в котором  цели  и  способы  действия были достаточно выяснены,  силы  направлены,  средства  заготовлены,  орудия приспособлены и установлены, - и машина могла  уже  работать  автоматически, независимо  от  главного  механика.  Как  скоро  население   Северной   Руси почувствовало,  что  Москва  способна  стать  политическим  центром,   около которого оно могло собрать свои силы для  борьбы  с  внешними  врагами,  что московский князь может  быть  народным  вождем  в  этой  борьбе,  в  умах  и отношениях удельной  Руси  совершился  перелом,  решивший  судьбу  удельного порядка: все дотоле затаенные  или  дремавшие  национальные  и  политические ожидания и сочувствия великорусского племени, долго  и  безуспешно  искавшие себе надежного пункта прикрепления, тогда сошлись с династическими  усилиями московского великого князя и понесли его на  высоту  национального  государя Великороссии. Так  можно  обозначить  главные  моменты  политического  роста Московского княжества.

ХАРАКТЕР МОСКОВСКИХ КНЯЗЕЙ. Часто дают преобладающее  значение  в  ходе возвышения Московского княжества личным качествам его князей. Окончив  обзор политического роста Москвы, мы можем оценить и значение этих  качеств  в  ее истории. Нет надобности преувеличивать это значение, считать политическое  и национальное  могущество  Московского  княжества  исключительно  делом   его князей, созданием их личного творчества, их талантов. Исторические памятники XIV и XV вв. не дают нам возможности живо  воспроизвести  облик  каждого  из этих князей. Московские великие князья являются в этих  памятниках  довольно бледными фигурами, преемственно сменявшимися на  великокняжеском  столе  под именами Ивана, Семена, другого Ивана, Димитрия,  Василия,  другого  Василия. Всматриваясь в них, легко заметить, что перед нами проходят не  своеобразные личности, а однообразные повторения одного и того же  фамильного  типа.  Все московские князья до Ивана III как две капли воды похожи друг на друга,  так что наблюдатель иногда затрудняется решить, кто из них Иван и кто Василий. В их  деятельности  заметны  некоторые  индивидуальные  особенности;  но   они объясняются  различием  возраста   князей   или   исключительными   внешними обстоятельствами, в какие попадали иные из  них;  эти  особенности  не  идут далее того, насколько изменяется деятельность одного и того же лица от таких условий. Следя за преемственной сменой московских князей, можем уловить в их обликах только типические фамильные черты. Наблюдателю они представляются не живыми лицами, даже не портретами, а скорее манекенами; он  рассматривает  в каждом его позу, его костюм, но лица их мало  что  говорят  зрителю.  Прежде всего   московские    Даниловичи    отличаются    замечательно    устойчивой посредственностью - не выше и  не  ниже  среднего  уровня.  Племя  Всеволода Большое  Гнездо  вообще  не  блистало  избытком  выдающихся   талантов,   за исключением разве одного Александра  Невского.  Московские  Даниловичи  даже среди этого племени не шли в передовом ряду по личным качествам. Это  князья без всякого блеска, без признаков  как  героического,  так  и  нравственного величия. Во-первых, это очень мирные люди; они неохотно вступают в битвы,  а вступая в них, чаще проигрывают их; они умеют отсиживаться от неприятеля  за дубовыми, а с Димитрия Донского за каменными стенами московского Кремля,  но еще охотнее при  нападении  врага  уезжают  в  Переяславль  или  куда-нибудь подальше, на Волгу, собирать полки, оставляя в Москве для ее защиты  владыку митрополита да жену с детьми. Не блистая ни крупными  талантами,  ни  яркими доблестями,  эти  князья  равно  не  отличались  и  крупными  пороками   или страстями. Это делало  их  во  многих  отношениях  образцами  умеренности  и аккуратности; даже их наклонность выпить лишнее за обедом не возвышалась  до столь  известной  страсти  древнерусского   человека,   высказанной   устами Владимира Святого. Это средние люди Древней Руси,  как  бы  сказать,  больше хронологические  знаки,  чем  исторические   лица.   Лучшей   их   фамильной характеристикой могут служить черты,  какими  характеризует  великого  князя Семена Гордого один из позднейших летописных сводов: "Великий  князь  Симеон был прозван Гордым, потому что не любил неправды и крамолы и  всех  виновных сам наказывал, пил мед и вино, но не напивался  допьяна  и  терпеть  не  мог пьяных, не любил войны, но войско держал наготове". В шести поколениях  один Димитрий Донской далеко выдался вперед из  строго  выровненного  ряда  своих предшественников и  преемников.  Молодость  (умер  39  лет),  исключительные обстоятельства, с 11 лет посадившие его на  боевого  коня,  четырехсторонняя борьба с Тверью, Литвой, Рязанью и Ордой, наполнившая шумом и тревогами  его 30-летнее княжение, и более всего великое побоище на Дону положили  на  него яркий отблеск Александра Невского,  и  летопись  с  заметным  подъемом  духа говорит о нем, что  он  был  "крепок  и  мужествен  и  взором  дивен  зело". Биограф-современник отметил и другие, мирные качества Димитрия - набожность, семейные добродетели,  прибавив:  "...аще  книгам  не  учен  сый  добре,  но духовные книги в сердце  своем  имяше".  При  этом  единственном  исключении художнику высокого стиля вообще мало дела  с  московскими  князьями.  Но  не блистая особыми доблестями, эти князья совмещали в себе много менее дорогих, но более доходных качеств, отличались обилием дарований, какими  обыкновенно наделяются недаровитые люди. Прежде всего эти князья  дружно  живут  друг  с другом. Они крепко держатся завета отцов:  "жити  за  один".  В  продолжение четырех  поколений,  со  смерти  Даниила  до  смерти  Василия  Димитриевича, Московское княжество было, может быть,  единственным  в  Северной  Руси,  не страдавшим от усобиц собственных князей. Потом  московские  князья  -  очень почтительные сыновья: они свято почитают память  и  завет  своих  родителей. Поэтому среди них рано складывается наследственный запас понятий, привычек и приемов  княжения,  образуется  фамильный  обычай,  отцовское  и   дедовское предание, которое заменяло им личный разум, как нам школьная выучка  нередко заменяет самодеятельность  мысли.  Отсюда  твердость  поступи  у  московских князей, ровность движения, последовательность действий; они действуют  более по памяти, по затверженному завету отцов, чем по личному замыслу,  и  потому действуют наверняка, без капризных перерывов и  с  постоянным  успехом,  как недаровитому  ученику  крепкая  память  позволяет   тверже   отвечать   урок сравнительно с бойким мальчиком, привыкшим говорить своими словами. Работа у московских князей идет ровной и непрерывной нитью, как шла пряжа в руках  их жен, повинуясь движению веретена. Сын цепко хватается за дело отца и по мере сил ведет его дальше. Уважение к отцовскому завету в  их  холодных  духовных грамотах порой согревается до степени теплого набожного чувства. "А пишу вам се слово, - так Семен Гордый заканчивает свое завещание младшим  братьям,  - того для, чтобы не перестала память родителей наших и наша  и  свеча  бы  не погасла". В чем же  состояло  это  фамильное  предание,  эта  наследственная политика  московских  князей?  Они  хорошие  хозяева-скопидомы  по  мелочам, понемногу.  Недаром  первый  из  них,  добившийся  успеха  в  невзрачной   с нравственной стороны борьбе, перешел в память потомства с прозванием Калиты, денежного кошеля. Готовясь  предстать  пред  престолом  всевышнего  судии  и диктуя  дьяку  духовную  грамоту,  как  эти  князья  внимательны   ко   всем подробностям своего хозяйства, как хорошо помнят всякую  мелочь  в  нем!  Не забудут ни шубки, ни стадца, ни пояса золотого, ни коробки сердоликовой, все запишут, всему найдут место  и  наследника.  Сберечь  отцовское  стяжание  и прибавить к нему что-нибудь  новое,  новую  шубку  построить,  новое  сельцо прикупить - вот на что,  по-видимому,  были  обращены  их  правительственные помыслы, как они обнаруживаются в  их  духовных  грамотах.  Эти  свойства  и помогли  их  политическим  успехам.  У  каждого  времени  свои  герои,   ему подходящие, а XIII и XIV в. были порой всеобщего упадка  на  Руси,  временем узких чувств и мелких интересов, мелких, ничтожных характеров. Среди внешних и внутренних бедствий люди становились робки и малодушны, впадали в  уныние, покидали высокие помыслы и стремления; в летописи XIII - XIV вв. не  услышим прежних речей о Русской земле, о необходимости оберегать ее  от  поганых,  о том, что не сходило с языка южнорусских князей и летописцев  XI  -  XII  вв. Люди замыкались в кругу своих частных интересов и выходили оттуда только для того, чтобы попользоваться на счет других. Когда  в  обществе  падают  общие интересы и помыслы его  руководителей  замыкаются  в  сердоликовую  коробку, положением дел обыкновенно овладевают те, кто энергичнее других действует во имя интересов личных, а такими чаще всего бывают не  наиболее  даровитые,  а наиболее угрожаемые, те, кому наиболее грозит это падение  общих  интересов. Московские князья были именно в таком положении: по своему  генеалогическому значению это были наиболее бесправные,  приниженные  князья,  а  условия  их экономического положения давали им  обильные  средства  действовать  во  имя личной выгоды. Потому они лучше других умели  приноровиться  к  характеру  и условиям  своего  времени  и  решительнее  стали  действовать  ради  личного интереса. С ними было то же, что бывает с промышленниками, у которых ремесло усиленно развивает сметливость и находчивость за счет других высших  качеств и стремлений. Купец, чем энергичнее входит в свое купеческое  дело,  забывая другие интересы, тем успешнее ведет  его.  Я  хочу  сказать,  что  фамильный характер московских князей  не  принадлежал  к  числу  коренных  условий  их успехов, а был сам произведением тех же условий: их  фамильные  свойства  не создали политического и национального могущества Москвы, а сами  были  делом исторических  сил  и  условий,  создавших  это  могуществе,  были  такой  же второстепенной,  производной  причиной  возвышения  Московского   княжества, какою,   например,   было   содействие   плотного   московского    боярства, привлеченного в Москву удобным ее  географическим  положением,  -  боярства, которое не раз и выручало своих  князей  в  трудные  минуты.  Условия  жизни нередко складываются так  своенравно,  что  крупные  люди  размениваются  на мелкие дела, подобно князю Андрею Боголюбскому, а людям некрупным приходитсяделать большие дела, подобно князьям московским.

На страницу проекта >>>